Алена Солнцева, кинокритик, для МИА "Россия Сегодня".
Из-за отсутствия явного лидера выбор лучшего фильма на только что завершившемся кинофестивале "Кинотавр" оказался компромиссным.
Последние годы здесь побеждал фильм, в котором были наиболее заметны тенденции времени, уловлен эстетический запрос. Сегодня очевидного для всех вектора нет. Практически каждый фильм программы имел своих поклонников и своих противников.
Наградив картину Александра Котта "Испытание", в которой без единого слова разворачивается история жизни маленького хутора под Семипалатинском, оборвавшаяся взрывом водородной бомбы, жюри во главе с Андреем Звягинцевым подчеркнуло значение киноизображения, профессионализма и высокого качества съемки.
Грустно другое — что не оказалось фильма, где риск и смелость были бы сильней добротности.
Предчувствие апокалипсиса
В целом оценка конкурса оказалась довольно высокой; многие профессионалы согласны, что год был урожайным. Но это урожай посева, сделанного примерно два года назад. Столько времени в среднем длится съемочный период.
Но самое интересное — не кто победил, а как эти фильмы рифмуются со временем, в которое они попали. Тут многое зависит от интуиции художника, предугадавшего или нет контекст новой эпохи.
Главный призер фестиваля, "Испытание", вполне мог бы остаться картиной про страшные последствия научных опытов пятидесятых. Но теперь он читается как неосознаваемая персонажами "Меланхолия" фон Триера.
Или, например, фильм Натальи Мещаниновой "Комбинат "Надежда" (никаких призов, увы, не получил). Это история обычной девочки из Норильска, у которой одна мечта — вырваться, уехать. Но ее никак не отпускает город, родители, среда, нет денег, да и не ждет ее никто в большом мире. Сегодня это настроение очень понятно, но год назад оно считывалось бы по-другому.
Сюжет фильма более всего напоминает производственные драмы зрелого социализма, типа "Премии" или "Мы, нижеподписавшиеся".
Сантехника Диму вызывают на аварию, и он узнает, что 9 этажный дом вот-вот упадет, потому что сквозь несущую стену дома проходит трещина. Он пытается заставить начальство выселить людей. А начальство хочет лишь прикрыть свою задницу.
Странно, что Быков получил приз именно за сценарий, хотя в нем все происходит не из внутренних причин, но из внешней необходимости. В каждой сцене видна рука автора, которая прямо-таки тычет зрителя в нужный смысл.
Смысл же такой: мы живем как свиньи, потому что каждый считает возможным соглашаться с существующим порядком, прощать воровство, некомпетентность, пьянство. Наша дурная жизнь — зона нашей ответственности, или безответственности. Нормальные качества — трудолюбие, принципиальность, честность, — уже давно перестали быть нормой и потому кажутся подвигом или дуростью. И каждый выбирает для себя путь. Одни воруют, потому что если не воровать, то "на всех не хватит, а жить хочется хорошо", а другие пьют и на все плюют, им по фигу, что там в их доме происходит, на любой раздражитель они реагируют агрессией и ничего не хотят от жизни. Всем наплевать — богатым на бедных, а бедным на всех, включая самих себя.
Такое прямое, явное и безнадежное высказывание вызывает у публики острое чувство сопереживания.
Или фильм Ивана Твердовского "Класс коррекции", награжденный как лучший дебют. На первый взгляд, это обычная школьная драма, вроде "Чучела" или "Повести о первой любви". А на самом деле — жесткий трэш о борьбе за возможность подобия человеческих чувств в условиях совершенно извращенных. И дело не в том, что она сидит в инвалидном кресле, а он страдает от припадков эпилепсии, а в уровне агрессии, который стал нормой.
Самым гуманным из фильмов оказался документальный дебют Тамары Дондурей, снятый в Первом хосписе. Оба главных героя, несмотря на свое обреченное состояние, ценят жизнь, и, пока могут, принимают ее как благо.
Площадка молодняка
Режиссер Нигина Сайфуллаева, снявшая фильм "Как меня зовут" получила спецприз жюри с формулировкой — за легкое дыхание. И хотя в ее картине, где две девушки-подружки конкурируют за любовь мужчины-отца, который в принципе не способен никого любить, нет особого оптимизма, но есть легкость в интонации, в манере снимать, в атмосфере непринужденности.
Молодым легко простить несовершенство формы, невыстроенность, недодуманность. От молодых вообще-то ждут предъявления самих себя, своей интонации. И в этом смысле "Кинотавр" радует. Предъявлен ассортимент, и он не скуден. Сегодня дебют — праздник свободы, даже снятый на государственные деньги, а ведь и фильм Натальи Мещаниновой, и совсем дешевый фильм Тамары Дондурей — это независимое кино.
Дополнительную радость приносит конкурс короткого метра. В этом году в нем победила картина Жоры Крыжовникова "Нечаянно", а на пятки ему наступал Григорий Добрыгин с очень хорошим фильмом "Верпаскунген". При этом Крыжовников уже снимает свой второй полнометражный фильм после успеха "Горько", так что складывается ощущение, что у молодых все в порядке, жизнь кипит, никто не останется без работы.
Перемены неизбежны
"Кинотавр" за 25 лет своего существования менялся не раз. Сейчас он стоит на пороге очередных перемен. Дело не только в том, что денег на фестиваль становится меньше, что приходится экономить на количестве гостей, размахе показов, уровне фестивальных будней. Перемены куда более кардинальны.
"Кинотавр" — область авторского кино, территория которого сегодня сужается во всем мире, оно перестает быть востребованным. Интерес публики перекочевывает в сериалы, или в большие жанровые блокбастеры с такими бюджетами, что о свободе художника там никто и не вспоминает. На одном из круглых столов Борис Хлебников, один из лидеров поколения нулевых, даже сформулировал задачу для режиссеров — пытаться через жанр все же говорить о своем, как это делали создатели фильмов "Челюсти", "Звездные войны", "Крестный отец", или сегодня — "Аватар".
Сейчас не время тихих задушевных разговоров со зрителем, размышлений наедине с собой. Киноиндустрия довольно быстрыми темпами движется в другом направлении, и авторское фестивальное кино остается зоной для начинающих и тех, кто уже успел получить мировую известность, как Сокуров и Звягинцев.
Поэтому конкурс "Кинотавра" на самом деле имеет смысл только для молодых — тех, кто снимает дебют, или второй фильм, тех, кто рассчитывает через успех на фестивале попасть в индустрию на правах профессионала. А дальше — или большой бюджет и большой контроль, или тиски телевизионного формата.
Все старые формы — круглые столы, дискуссии, даже питчинг — то, что казалось приметами индустриализации фестивальной жизни, сегодня на Кинотавтре выглядят формальными и устаревшими. Вот мастер-классы на удивление посещаемы. Послушать Сокурова или Звягинцева набивалось множество народа, включая самых известных артистов, звезд.
Звягинцева слушали с особенным воодушевлением. Понятно, что после получения очередной каннской награды, его авторитет вырос, но дело не только в этом. Поскольку Звягинцев по первой профессии актер, он знает, как важно не врать, и очень старается ни жестом, ни интонацией не сфальшивить. И это стремление в результате обеспечивает полную внутреннюю свободу. Ну и результат налицо: самые простые вещи, им сказанные, становятся значительными.
Пожалуй, самым существенным было его определение их расхождений с министром культуры Владимиром Мединским: тот хочет, чтобы искусство играло роль агитатора, призывало и ободряло, а Звягинцев считает (согласно, впрочем, русской традиции), что художник может только честно отражать свое понимание мира, и не врать, и вот за эту позицию как раз и должно платить государство. За честность, необходимую для постановки диагноза. Все остальное не имеет смысла. Все остальное — это уже дело рынка, соглашений между потребителем и поставщиком. Художник же — тонкий инструмент, в своем роде уникальный, испортить его легко, а получить на заказ — невозможно… Звягинцев говорил очень уважительно, но твердо не согласился с позицией министра.
Всплытие "Левиафана"
20 Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его?
21 вденешь ли кольцо в ноздри его? проколешь ли иглою челюсть его?
22 будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко?
23 сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы?
(Иов, 40, 20-23).
В ветхозаветной Книге Иова, миф о котором стал основой сюжета фильма Андрея Звягинцева "Левиафан", страшное чудовище символизирует архаичное и непобедимое зло, битва с которым никогда не прекращается. Философ Томас Гоббс в XVII веке в трактате "Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского" распространил этот образ на силу государственного и церковного устройства, поглощающих частного человека.
Это история человека, не понимающего, за что, за какую вину его так страшно наказывает рок, лишая имущества, друга, жены, свободы.
Фильм действительно угнетает, он совсем не светлый, не легкий, и не праздничный, хотя невероятно красивый. В нем — пейзажи Заполярья, море, остовы китов, край мира, где обычная человеческая жизнь соприкасается с могучими силами природы. И где особенно чувствуется отсутствие гармонии и искренности внутри общества, внутри семьи, где любовь слишком слаба, а ненависть слишком велика, и потому, в конце концов, уничтожается все ценное, а возвеличивается мираж и химера.
Полный пессимизма взгляд на мир в принципе свойственен всем художникам, и большим, и маленьким. Как правило, искусство куда чаще предостерегает, чем утешает. Возможно, и поэтому сегодня киноиндустрия предпочитает молодых людей, в которых опыт и знание жизни не заглушило энергии самоутверждения, и у которых больше оптимизма и желание развлекать, чем у тех, кто уже прошел большую часть своего пути.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
