Михаил Ростовский
Мир. Как много смысловых оттенков оказалось в этом, казалось бы, простом понятии. Мы привыкли думать, что мир — это отсутствие войны. Но происходящее на Украине неумолимо подталкивает к выводу: или мы чего-то не понимаем, или лингвистам пора переписывать словари.
Обстрелы Донецка, столкновения в районе местного аэропорта, десятки других подобных инцидентов, — разве эти события попадают в категорию примет мирного времени? Конечно, не попадают. Речь идет о той же войне, что и раньше, только войне меньшей интенсивности, и войне, которая не фигурирует в официальных украинских документах как антитерористическая операция.
У меня и в мыслях нет недооценивать важность достигнутого в Минске в начале сентября соглашения о перемирии. Сидя в удобном кресле в сотнях километров от зоны конфликта, можно глубокомысленно рассуждать: мол, между боевыми действиями высокой и низкой эффективности нет принципиальной разницы. Если ты находишься в эпицентре, то разница носит в твоих глазах колоссальный характер.
Я, разумеется, не хочу уподобляться другого известному британскому политику, бывшему министру здравоохранения в начале 1960-х годов Эноху Пауэллу. Выступая в 1968 году в Бирмингеме, Пауэлл шокировал страну, заявив, что Британию ожидают "реки крови" из-за межрасовых столкновений.
Я не считаю, что Украина обречена на новые реки крови. Я верю, что этого можно и обязательно нужно избежать. Но при этом я полностью отдаю себе отчет: для лидеров киевского режима согласие на перемирие было вынужденным и не очень приятным шагом.
Пришедшие к власти в 2014 году новые правители Украины последовательно делали ставку на чисто силовой способ замирения бунтующего юго-востока. И лишь неожиданный военный успех той стороны конфликта, которую в России принято называть "ополченцами", заставил официальный Киев резко изменить точку зрения.
Конечно, в политике мотивы тех или иных действий значат неизмеримо меньше, чем их содержание или их последствия. Но есть и другие причины, которые заставляют меня продолжать сомневаться в прочности и устойчивости той политической конструкции, которая де-факто образовалась на Украине после подписания минского соглашения.
Позиции сторон конфликта по поводу будущего политического устройства государства по-прежнему остаются если не диаметрально противоположными, то, как минимум, сильно не совпадающими.
После того, что украинские силовики натворили в мятежных районах Донбасса, мысль о возврате этих территорий под реальный контроль официального Киева для широких слоев местного населения является чем-то невыносимым. Формально подчиниться центральным властям Украины — это одно. Вручить этим властям свою судьбу, свою безопасность, свою жизнь и жизни своих близких — совсем другое. Полагаю, что на такое никто в Донбассе не пойдет, хотя бы из инстинкта самосохранения.
Но что Донбассу предлагает официальный Киев? Всего-навсего "расширение прав местного самоуправления" сроком на три года.
Это, в свою очередь, означает еще несколько вещей. О полной или хотя бы относительной нормализации отношений между Россией и Западом говорить в ближайшей перспективе не приходится. Пока Донбасс останется кровоточащей раной Европы, между Москвой и западными столицами будет мало точек соприкосновения.
В самом же Донбассе будет продолжаться постоянное перетягивание каната, перманентная позиционная борьба, которая в любой момент может превратиться в более обширную схватку. И тогда все вернется на круги своя, в дни самых кровопролитных и жестоких боев.
Пугающая перспектива, не правда ли? Но ведь перспектива — это то, что может произойти, а может и не произойти.
Надеюсь именно на второй вариант — вариант, шансы на который, по моей оценке, составляют не менее 50%. Новая серия кровавого кошмара в сердце Европы не отвечает интересам ЕС. Есть надежды и на то, что до киевских лидеров наконец дойдет: если ты безрезультатно бился лбом о железную дверь предыдущие пять раз, то нет смысла повторять это действие в шестой или седьмой раз.
Очень возможно, что вероятность более счастливого исхода украинского системного политического кризиса все же есть. Но вздыхать с облегчением и провозглашать, что худшее позади, еще явно рано. В первый день второго месяца осени 2014 года "мир" на Украине по-прежнему имеет гораздо больше общего с войной, чем с миром в привычном понимании этого слова.
