Посол Российской Федерации в Китае Андрей Денисов в интервью российским СМИ подвел предварительные итоги года в российско-китайских отношениях, ознакомил с перспективой их развития в ближайшем будущем, а также рассказал о курсе Москвы и Пекина в свете последних событий, крупных прошедших и предстоящих мероприятий с участием руководства двух стран.
— Как развивается сотрудничество Москвы и Пекина по внешнеполитическим вопросам, которые сейчас наиболее острые? Как развивается сотрудничество в рамках международных организаций? Можно ли говорить об отклонении от прежней позиции или о сходстве по основным темам международной повестки?
— Что касается нынешнего года, который далеко еще не кончился, остался целый квартал, то вполне можно сказать, что степень турбулентности на самых разных направлениях внешней политики и международной политики, касающейся нашей страны, безусловно, возросла. Мир стал более беспокойным, управление глобальными и региональными процессами тоже стало более сложным. На этом фоне, как мне кажется, наше сотрудничество с Китаем — безусловный фактор оказывающий здоровое стабилизирующее влияние на мировую обстановку в целом, а также на региональную ситуацию.
Россия и Китай — весомые величины международной политики. От их позиций, от их подходов к различным проблемам международной жизни, региональной ситуации, конечно, многое зависит. Этот факт нельзя отрицать. Если позиции таких игроков на мировой арене объективно близки, а по ряду направлений и совпадают, что, в свою очередь, создает возможность для координации подходов к решению тех или иных международных проблем и задач, то это и есть тот самый фактор стабилизации, оздоровления международной обстановки.
Мы разные с нашими китайскими партнерами. Россия — крупное государство, расположенное сразу и в Европе и в Азии, Китай — ведущее государство в Восточной Азии, играющее очень большую роль в мировой политике прежде всего благодаря своему экономическому потенциалу и весу в мировой экономике.
Россия в экономическом отношении, конечно, значительно уступает Китаю. Но по многим направлениям наша роль в мировой политике в силу вполне объективных причин тоже достаточно велика. Отношения между нашими странами характеризуются как отношения всеобъемлющего партнерства и стратегического сотрудничества. Это универсальная формула, которая позволяет корректно охарактеризовать то, что реально складывается между нами. Это не союз, и такой задачи ни Китай, ни Россия перед собой не ставят. Мы две большие страны, у которых объективно могут быть и различия в оценке той или иной международной ситуации. Но в силу объективных причин по большинству вопросов наши позиции сходятся. Мы достаточно интенсивно обмениваемся мнениями на двустороннем треке относительно подходов и позиций, касающихся международных проблем.
У нас существует система межмидовских консультаций по самым разным вопросам текущей международной политики, деятельности наших внешнеполитических ведомств. Как активный участник этих процессов могу сказать, что это чрезвычайно эффективный механизм для так называемой дипломатической сверки часов, потому что это происходит на достаточно высоком уровне — на уровне заместителей министров, директоров ведущих департаментов, происходит регулярно и, что важно, в обстановке взаимного доверия и откровенности. Это двусторонний трек. Он, в свою очередь, позволяет нам переносить сотрудничество на площадки международных организаций, работающих в постоянном режиме, ООН например. ООН — универсальная международная организация, и ее Совет безопасности, где Россия и Китай являются постоянными членами. Это вовсе не обязывает нас быть всегда и во всем согласными и едиными, у нас нет таких обязательств друг перед другом. Совпадения наших позиций — объективный процесс в силу того места, которое мы занимаем в мире, и той роли, которую наши страны играют в мировой политике, в также в силу тех вызовов, с которыми Россия и Китай сталкиваются, в том числе во взаимоотношении с другими нашими партнерами по мировой политике.
Кроме ООН, существует ряд других площадок, где мы сотрудничаем и играем роль двигателя, роль инициатора углубления взаимодействия. В первую очередь я бы назвал ШОС, чья штаб-квартира находится в Пекине. Россия и Китай — ведущие члены организации. Но это не значит, что мы диктуем или навязываем что-либо другим странам ШОС. Такие организации, как ШОС, существуют на условиях строгого и последовательно выполняемого консенсуса. В этом их сила и уникальность. В ШОС можно предлагать любые мнения, но их никто не в состоянии навязать, это просто невозможно в силу правил функционирования организации.
Как показывает практика, странам-членам ШОС удается добиваться консенсуса по обсуждаемым вопросам. Сейчас активно идет процесс присоединения к ШОС на правах полноправных членов двух крупных азиатских государств — Индии и Пакистана.
Политические решения приняты, но это не единовременный акт, а процесс присоединения к массиву уже наработанных организацией документов, что требует времени. Продвигается этот процесс планомерно. Он, безусловно, принесет новое качество в работу организации, резко раздвинет географические рамки ШОС, а также привнесет новый характер дискуссий и взаимодействия стран-членов на этой площадке. Мы здесь ожидаем интересных новых моментов, поворотов, в которых роль России и Китая будет столь же весома, как и раньше.
Можно приводить и другие примеры, например, профильных организаций в области транспорта или гражданской авиации, интеллектуальной собственности, медицины или гуманитарного сотрудничества. Везде взаимодействие России и Китая строится по одинаковой модели.
Также существует целый ряд организаций, возглавляемых китайскими представителями. Например, ЮНИДО — организация ООН по промышленному развитию, Всемирная организация здравоохранения. Это отражает авторитет Китая в рамках институтов международного сотрудничества. Кроме этого, существует целый ряд новых организаций, созданных при активной инициативной роли Китая. Среди них я бы отметил прежде всего Азиатский банк инфраструктурных инвестиций (АБИИ), Новый банк развития БРИКС, Фонд Шелкового пути. Суммарный капитал этих финансовых институтов, активно заработавших в нынешнем году, превышает 240 миллиардов долларов США, что является очень серьезной цифрой.
Есть ли же взять старые организации такого профиля, то можно выделить Международный валютный фонд, который включил юань в корзину резервных валют SDR. Это, безусловно, важное и положительное событие.
— Идут ли у Китая и РФ консультации по корейской проблеме, возможны ли какие-то контрмеры? Как развивается сотрудничество стран касательно проблемы КНДР?
— Это, конечно, очень сложная тема и для России, и для Китая как ближайших соседей КНДР. Сложная эта тема и для Южной Кореи, и для Японии как соседей по региону. Также проблема КНДР является непростой и для США, которые вовлечены в ее решение в силу своих союзнических обязательств с некоторыми странами.
Проблема КНДР является действительно острой международной проблемой. Как и в любой проблеме, важно как минимум стабилизировать ситуацию, не допускать ее ухудшения. Если не просматривается очевидная модель решения ситуации, то, по крайней мере, надо настойчиво работать над ее поисками, не содействуя при этом ухудшению ситуации. Этого, к сожалению, нет. В случае с Корейским полуостровом мы такого подхода не видим прежде всего со стороны руководства Северной Кореи. Надо прямо и открыто говорить о том, что поведение наших северокорейских партнеров неприемлемо с точки зрения продолжения ядерных испытаний и продвижения в сторону создания не просто ядерного оружия как некой технической абстракции, а вполне конкретных средств поражения.
Такая позиция Северной Кореи провоцирует другую сторону на принятие различных мер, в том числе на создание систем противоракетной обороны в этом регионе, которые, в свою очередь, угрожают другим странам — Китаю и России прежде всего. Мы говорим об этом открыто и в состоянии доказать, в чем мы усматриваем угрозу для себя. Именно это и позволяет нам характеризовать действия наших северокорейских соседей как, во-первых, авантюристические, во-вторых, как провокационные. Отсюда следует поддержка Россией и Китаем резолюций Совета безопасности, которые уже были выработаны и приняты, чтобы остановить ядерную эскалацию на севере Корейского полуострова.
Политика Северной Кореи в области создания ядерного оружия и средств его доставки — это только часть проблемы, которую мы определяем как ядерная проблема Корейского полуострова. Наши северокорейские соседи объясняют свою политику ощущением угрозы, которую их оппоненты создают для них в регионе, и стремлением эту угрозу компенсировать. Нельзя не признать, что есть определенная логика в такой постановке вопроса. В силу этой логики происходит так называемая негативная эскалация. Северная Корея проводит ядерные испытания, в ответ оппоненты принимают меры военного характера, которые включают военные учения и планы доставки и установки в регионе новых видов вооружения. Затем принимается санкционная резолюция в Совете безопасности ООН, которую в КНДР определяют как эскалацию угрозы. После этого Пхеньян принимает новые шаги, которые в их подаче выглядят или призваны выглядеть как ответ на усиление угрозы уже в их адрес.
Так мы спускаемся по ступенькам все ниже и ниже. Это совершенно недопустимо. Поэтому я и говорю, что, если мы не видим выхода из ситуации, нам важно хотя бы закрепить ее на том уровне, на котором она существует, и искать вместе решения. К сожалению, пока этого не происходит.
Поиск решения идет на коллективной основе в рамках Совета безопасности ООН, который ищет ответ на очередную провокационную выходку северокорейских партнеров. Но при этом и Китай и Россия считают, что по линии СБ ООН, по линии международного сообщества нужно принимать меры, которые так или иначе ограничивали бы способность КНДР продолжать разработку и испытания ядерного оружия. Но они не должны быть направлены на ухудшение жизни населения КНДР, не должны, образно говоря, загонять КНДР в тупик угрозами дестабилизации внутреннего положения в стране и угрозами в адрес политического режима в Северной Корее.
Не так давно Северная Корея провела очередное ядерное испытание, причем сделала это демонстративно и грубо, бросив вызов не только всем участникам переговоров по северокорейской проблеме, но и, можно сказать, всему мировому сообществу, так как сделала это в канун начала саммита "Группы двадцати" в Ханчжоу.
Сейчас на площадке Совета безопасности идет работа над новым проектом резолюции по Северной Корее. Мы исходим из того, что непосредственно заинтересованные в этой резолюции страны так или иначе должны принимать участие в подготовке проекта резолюции. Не все с этим согласны в Совете безопасности. Пока совместная работа там, насколько мне известно, не очень налаживается. Но будем надеяться, что это вопрос времени.
Если говорить о позиции России, то мы исходим из того, что в проекте новой резолюции все наши озабоченности, наши подходы, наше видение ситуации должны быть в полной мере учтены. Иначе просто быть не может. Не должно быть рецидивов, скажем, силовой политики в этом вопросе, когда те или иные решения навязываются остальным участникам равноправной дискуссии, в которой должны быть отражены все подходы и интересы стран-участниц.
Так что будем ждать результата. Иных вариантов выхода, кроме как возвращение на путь переговоров, на принятие мер, которые снимали бы озабоченности в плане безопасности всех участников, прежде всего Южной и Северной Кореи, нет. Другого пути просто нет и быть не может.
— А что касается шестисторонних переговоров?
— Они остановлены. Каких-либо перспектив возврата к шестисторонним переговорам по состоянию на сегодняшний день не просматривается. С точки зрения перспективы ни один из участников переговоров каких-либо альтернатив не видит, их просто нет.
В рамках шестисторонних переговоров есть и двусторонние треки, есть и имеющий потенциально важное значение прямой диалог между США и КНДР, но так или иначе это все рассматривается в рамках шестисторонних переговоров. Этот формат сохраняет свое значение, пускай как некий каркас, но другого нет.
Время от времени на экспертном уровне раздаются голоса о том, что можно было бы преобразовать шестисторонний механизм в пятисторонний, то есть без участия КНДР, которая наотрез отказывается возвращаться к шестисторонним переговорам и объявляет их умершими. Но это вряд ли может привести к каким-либо ощутимым результатам. Такого рода формат был бы бесплодным без участия ключевого игрока в лице КНДР.
Будем надеяться на победу здравого смысла и на взаимную сдержанность сторон, непосредственно вовлеченных в этот конфликт. В этой ситуации, как и в других, уместен принцип равной безопасности, когда обеспечение собственной безопасности не должно строиться на создании угроз другим. Безопасность является равной и неделимой, в том числе такой подход применим к Корейскому полуострову. Мы в России ощущаем это на себе в полной мере, поскольку это наша приграничная территория, это происходит на наших границах на Дальнем Востоке.
— Недавно Россия и Китай провели крупные маневры в Южно-Китайском море, а ранее Россия поддержала неприятие Китаем Гаагского арбитража. Говорит ли это о каком-то укреплении наших связей по Южно-Китайскому морю?
— Я бы так вопрос не ставил. Во-первых, я бы не ставил вопрос о прямой поддержке Россией неприятия арбитража и вопрос об изменении каких-то позиций.
Я не могу говорить за Китай, могу говорить лишь за нашу страну. Мне кажется, что изменения позиции Москвы нет. Наша позиция достаточно проста и хороша своей простотой, ясностью и последовательностью. У нас нет необходимости ее каким-либо образом менять, пересматривать, уточнять. Мы исходим из того, что проблемы в Южно-Китайском море действительно существуют, имеют исторический характер и от них никуда не деться. Но территориальные проблемы должны обсуждать и решать страны, которых они непосредственно касаются, потому что вмешательство третьих сил, разного рода советчиков, разного рода любителей, как говорится, подтолкнуть под локоть ту или иную сторону, как правило, практически всегда является неконструктивным, служит своеобразной гирей, склоняющей на весах ситуацию в ту или иную сторону. Этого в принципе быть не должно, страны сами должны регулировать такого рода вопросы.
Никто не спорит, что эти вопросы должны решаться исключительно политико-дипломатическими средствами за столом переговоров, в рамках диалога, с помощью политических, исторических, юридических аргументов, предлагаемых сторонами. В конечном счете определяющим фактором является степень и уровень отношений между странами. От него зависит то, какое место занимают эти вопросы в общей структуре взаимоотношений стран и готовы ли они жертвовать своими интересами в других областях, прежде всего в областях практического сотрудничества, ради того, чтобы продолжать настаивать на своей правоте, с которой не согласны их оппоненты. Это непростой вопрос, который возникает время от времени в самых разных странах.
Но общие принципы, вероятно, могут быть так или иначе применимы к такого рода ситуациям. Перечислю их: невмешательство со стороны, учет всех факторов: исторических, политических, юридических, а также политико-дипломатические средства по урегулированию такого рода проблем за столом переговоров. Я бы не стал усматривать изменения в позиции России, мы наш подход не меняли, и нет оснований его менять.
Что касается учений в Южно-Китайском море, то между нашими странами существует сотрудничество в военной области. Мы это никак не скрываем, а, наоборот, стремимся всячески перенести в публичную сферу, чтобы лишить оснований кого-либо подозревать нас в шагах, направленных против третьих стран. Мы в большей мере, чем кто-либо другой, заинтересованы в открытом характере сотрудничества. По-моему, здесь никаких вопросов не возникает. Проводятся учения в различных акваториях, если речь идет о морском сотрудничестве. Оно ведь охватывает самые разные вопросы. Во-первых, борьбу с пиратством, борьбу с терроризмом на морских просторах, освобождение заложников. Вот что является сейчас главной темой такого рода совместных тренировок.
Что касается последних тренировок в Южно-Китайском море, то они прошли на максимально возможном географическом отдалении от тех мест, где имеют место споры. Они были в районах, прилежащих к китайскому побережью. На них отрабатывались вопросы, связанные не с какими-то океанскими операциями, насколько я могу судить, а как раз с высадкой с моря на сушу, с борьбой с пиратством, с возможными террористическими проявлениями в морской акватории. Нет оснований проводить параллели с чисто военной деятельностью.
Говоря об известной истории с Гаагским трибуналом, отмечу, что это арбитражный орган. Он не выносит вердикт территориальной принадлежности, а скорее рассматривает аргументы в пользу тех или иных позиций, дает оценку этих аргументов. Его решения могут быть обязательными для сторон, только если они согласны передать свой диспут на рассмотрение такого международного арбитражного органа. Китай такого согласия не выражал, поэтому решения, какими бы они ни были, не имеют юридической силы для одного из главных участников этого диспута.
В настоящий момент мы наблюдаем, как участники диспута, вовлеченные в арбитражные разбирательства, демонстрируют достаточно позитивный подход, не выпячивая эти разногласия, не ставя их во главу угла, а подавая сигнал, что для них главное — обстановка мира, стабильности в регионе, которая и создает климат для обсуждения. Это, безусловно, позитивный фактор. Никто ни с кем не собирается "драться".
Но есть и конкретные шаги. Существуют определенные международные договоренности, например Кодекс поведения в Южно-Китайском море, существуют договоренности о том, как реализовывать кодифицированные нормы и правила. Насколько я знаю, Китай взял на себя обязательства с другими странами-участниками принять такой кодекс к середине 2017 года, по крайней мере в течение следующего года. Такая работа ведется. Это позитивный факт, главное значение которого — оздоровление общей обстановки вокруг этого действительно непростого вопроса.
Будем надеяться, что страны, вовлеченные в диспут, найдут пути если не его решения, так как это всегда решается очень трудно, то по крайней мере добьются того, чтобы поместить этот вопрос на шкале приоритетов на то место, где он не будет отравлять общую атмосферу и мешать взаимовыгодному сотрудничеству в регионе.
Китай, как известно, ведущая экономическая сила в Восточной Азии. Торгово-экономические отношения с ним важны для всех стран этого региона, и вряд ли кто-то из современных политиков будет готов жертвовать объективными экономическими интересами ради призрачных и сомнительных установок.
— В настоящее время наблюдается некое сближение позиции и политических контактов между РФ и Японией с Южной Кореей. В СМИ Китая проглядывается мнение, что сближение не может не беспокоить Пекин. Как вы думаете, могут ли Япония и Южная Корея стать конкурентом Китая в сотрудничестве в торгово-экономической или внешнеполитической сфере с РФ?
— Я так не думаю. Любые комбинации такого рода — всегда сочетание объективных и субъективных факторов. Субъективные факторы могут играть роль в формировании атмосферы, но вряд ли они определяют те процессы, которые происходят в этих геометрических фигурах.
Действительно, есть определенные признаки, заметим осторожно, интенсификации диалога России со своими дальневосточными соседями в плане выстраивания взаимовыгодного сотрудничества. Я имею в виду Японию и Южную Корею.
Что касается Японии, то наша позиция известна. Мы не считаем рациональным для обеих сторон сводить отношения к одной проблеме, пускай старой и достаточно больной — территориальной. Ее просто надо встроить в общий комплекс отношений. Что касается Южной Кореи, то у нас достаточно серьезные экономические интересы, которые имеют взаимный характер.
Южнокорейский бизнес также заинтересован в контактах с Россией, и не только с Дальним Востоком. Это вполне естественный процесс. Это может только приветствоваться как самими участниками, так и "зрителями". Все, что ведет к усилению факторов сотрудничества и ослаблению факторов подозрительности, играет на руку всему региону.
Хотел бы отметить, что и Китай стремится придать здоровый характер отношениям в регионе. Не всегда это получается быстро. В процесс вторгаются разного рода привходящие факторы. Например, и у нас, и у Китая, насколько знаю, есть совершенно обоснованное возражение против планов размещения американских систем противоракетной обороны на юге Корейского полуострова. Мы считаем, что это прямо угрожает нашей безопасности, является фактором, подрывающим наши усилия по обеспечению своей безопасности в регионе.
В то же время мы знаем, что на полях саммита G20 в Ханчжоу состоялась долгожданная обеими сторонами встреча высших руководителей Китая и Японии. После нее есть ощущение, что обозначились некие признаки большей конструктивности в китайско-японских отношениях. Это очень масштабные отношения, которые играют чрезвычайно важную роль с точки зрения экономических обменов в регионе. Они важны для соседей, в том числе для России. Если в них действительно обозначились некие позитивные тенденции, то мы можем их только приветствовать. Я думаю, то же происходит и в случае с Китаем в том, что касается наших отношений с Японией.
Я не вижу наличия какой-либо конкурентной среды в регионе в сотрудничестве в торгово-экономической или внешнеполитической сфере с РФ. Мы все вполне в состоянии, руководствуясь своими национальными интересами, своим пониманием путей обеспечения региональной безопасности, выстраивать такую схему отношений, которая, образно говоря, вела бы к тому, чтобы никто не наступал друг другу на ноги. Гармонизация вполне возможна в этом регионе. Россия может быть активным участником выстраивания системы гармоничных отношений в регионе. Конечно, при понимании того, что мы не всесильны на данном этапе.
Позиция России всегда состояла в осознании необходимости создания атмосферы политического, экономического сотрудничества, взаимодействия, взаимопонимания, доброжелательного отношения друг к другу. Вопрос в том, чтобы не растерять позитивные факторы.
— Как вы оцените взаимодействие России и Китая в рамках Восточно-Азиатского саммита (ВАС)?
— Восточно-Азиатский саммит — это диалоговый механизм для обмена мнениями, сближения позиций стран по тем или иным вопросам международной и региональной жизни. Это механизм, который нужен всем участникам регионального диалога, поэтому мы его расцениваем как перспективный, набирающий вес и авторитет и способный принести практические результаты с точки зрения сближения понимания сторонами путей обеспечения региональной безопасности.
Азиатско-Тихоокеанский регион (АТР) — мировой лидер с точки зрения экономического роста, с точки зрения динамики экономических и социальных процессов на глобальном уровне. В нем существуют разного рода площадки для обмена мнениями по вопросам безопасности, разного рода блоковые или околоблоковые механизмы. Но все они имеют закрытый или полузакрытый характер, они все фрагментарные, распадаются на отдельные элементы, а зонтичной структуры, которая распространялась бы на все государства региона, объединяла бы их в подходе к обеспечению безопасности, которая была бы в состоянии послужить институциональными рамками для разработки неких единых правил поведения в регионе на внеблоковых принципах, нет.
Когда эксперты говорят о создании в АТР новой системы межгосударственных отношений, то обычно ее характеризуют четырьмя словами: открытость, инклюзивность, всеобъемлющий характер и прозрачность. Это действительно благородное устремление участников международного сотрудничества на основе того же международного права.
Для России и Китая имеет немаловажное значение близость или совпадение позиций и способность их координировать и согласовывать. Все это имеет самое непосредственное и практическое значение для ВАС. Чтобы жить спокойно в регионе, нужно согласовать правила поведения. Согласовываются они в рамках диалоговой площадки Восточно-Азиатского саммита. Интересы у всех участников одинаковые, но есть разница в том, как эти интересы реализовывать. На данном этапе, насколько я знаю, страны высказывают свои соображения на экспертном уровне, обмениваются ими. В этом активно участвуют не только Китай и Россия, но и другие государства региона, в том числе крупные — Индия, Индонезия. Состоялись уже несколько раундов консультаций. Отмечу, что здесь никто никого не подгоняет. Согласование интересов — дело непростое. Мы за то, чтобы не спешить. Но никто не призывает и к искусственной затяжке диалога. Его надо строить в максимально комфортной среде и темпе. Вот в этом для России ценность ВАС.
— Год подходит к логическому завершению, можно подвести предварительные итоги торгово-экономического сотрудничества между Россией и Китаем. В свете одного из важнейших событий, которое произойдет в конце года, — встречи глав правительств, ожидается ли подписание каких-либо договоренностей по крупным экономическим проектам, в том числе по газу?
— Действительно, в этом году уже состоялся целый ряд крупных двусторонних мероприятий. Было три встречи высших руководителей наших стран: председателя КНР и президента России. Мы ожидаем как минимум еще две встречи: на саммите БРИКС в октябре и затем на саммите АТЭС.
С точки зрения двусторонних контактов, тем более в практических областях, в экономике, в торгово-экономических связях, безусловно, таким суммирующим событием станет 21-я регулярная встреча премьеров наших стран, которая состоится в первой декаде ноября в Санкт-Петербурге, где будут подведены итоги года, работы на различных направлениях и где, конечно же, ожидается подписание документов о сотрудничестве. Их наверняка наберется не один десяток. Так было всегда.
Что касается газовых вопросов, то тут никто, в том числе и я, не может сказать, каков будет результат. Эта тема сложная, сотрудничество сторон долгосрочное, переговоры между специалистами ведутся в достаточно напряженном режиме постоянно и будут продолжаться.
Выход на итоговые договоренности, касающиеся прежде всего финансовых параметров сотрудничества, это задача непростая. Прежде всего по объективным причинам, в силу турбулентности мировой экономики, в силу разнонаправленных тенденций на рынке углеводородного сырья, неустойчивости мировых рынков в целом. Одним словом, здесь никто не спешит, никто не ставит задачу достижения результата во что бы то ни стало, к какой-то определенной дате.
Это не нужно ни нам, ни китайским партнерам. Поэтому переговоры продолжаются. Если они придут к логическому завершению, тогда документы могут быть подписаны. Так или иначе наше сотрудничество в газовой области имеет очень масштабный характер. Ведь то, о чем вы спрашиваете, касается так называемого западного маршрута поставок газа.
Но есть соглашение по восточному маршруту, оно было подписано в 2014 году. Работы по нему идут строго по графику, строится и российская и китайская часть. Одним словом, этот контракт реализуется успешно и строго по графику.
Что касается западного маршрута, как говорится, будем ждать результатов. Но, хотел бы подчеркнуть, отнюдь не газом только исчерпываются наши экономические отношения. Это разветвленный комплекс, это десятки миллиардов долларов.
Товарооборот России и Китая по сравнению с июлем прошлого года возрос на пять с лишним процентов, в августе — на семь процентов. Это в юанях, потому что есть некая статистическая разница с измерениями в долларах. В долларах прирост в августе составил только один процент, но все равно эти цифры свидетельствуют о том, что спад прошлого года остановлен и наша торговля, товарооборот как минимум не будет сокращаться дальше. Все сейчас зависит от цен. И в прошлом году товарооборот сократился только по стоимости, а по объему он в основном остался на уровне прошлых лет.
За нынешний год и Китай и Россия выработали определенные меры по стабилизации и поддержке внутренних экономических процессов. Это скорее косвенно, но отражается на двустороннем сотрудничестве.
Есть еще один фактор — оживление инвестиционного сотрудничества. Например, за первое полугодие прямые инвестиции из Китая в Россию возросли почти на пять процентов. Это не много, но уже ощутимо. Состоялся ряд крупных сделок. Это характерная, важная тенденция для наших отношений: мы серьезно поворачиваемся от торговли товарами к торговле инвестиционными проектами.
Существует еще один момент. Россия уже не одна, Россия — член Евразийского экономического союза, и торговая политика у нас общая. Мы не можем, например, какие-то вопросы экономического регулирования обсуждать с Китаем без оглядки на наши обязательства в рамках ЕАЭС, то же касается и наших партнеров по ЕАЭС. Китай, в свою очередь, выступает как серьезная индивидуальная экономическая сила, но которая предлагает комплексный интеграционный проект "Экономический пояс Шелкового пути". Этот проект предполагает высокую степень интеграции. ЕАЭС ищет возможности для так называемого сопряжения с ним.
У Евразийского экономического союза начинаются с нашими китайскими партнерами переговоры по заключению соглашения по торгово-экономическому сотрудничеству. Состоялся ряд важных встреч, визитов, достигнуты договоренности о рабочем механизме такого рода переговоров, о регулярных встречах экспертов, эти эксперты были назначены. Более того, стороны уже обменялись определенными наработками в области подготовки проекта будущего соглашения, то есть эта работа идет. Это принципиально новый момент нынешнего года. Все это очень не быстро, очень не просто, но это делается.
Принимаются решения и на национальном уровне. Всем известно, что с 1 октября Международный валютный фонд официально включил китайский юань в корзину международных резервных валют. Но ведь и Банк России принял решение включить юань в перечень валют, в которых могут быть оплачены доли в уставных капиталах юридических лиц. Это очень серьезный шаг, который серьезно помогает бизнесу, повышая степень доверия и облегчая инструментарий для такого рода сделок. Мы заинтересованы в инвестиционном сотрудничестве. Такие решения, безусловно, этому помогают. Также мы в этом году внесли поправки в соглашение об избежании двойного налогообложения.
— Если подводить итоги, как вы оцениваете председательство Китая в "Группе двадцати"? Можно ли говорить о том, что итоги саммита G20 в Ханчжоу говорят о растущей роли России и Китая в решении региональных проблем?
— Чисто объективно — саммит в Ханчжоу удался, завершился принятием весьма серьезных решений после весьма серьезных дискуссий. Саммит стран "Группы двадцати" по всем показателям стал крупнейшим международным событием, которое было очень хорошо подготовлено. Это потребовало очень больших организационных усилий, немало денежных средств. Далеко не каждая страна в наши дни в состоянии на должном уровне проводить такие мероприятия, схожие по масштабу и сложности с Олимпийскими играми.
За достаточно короткое время "двадцатка" превратилась из площадки для диалога и обмена мнениями в площадку для принятия решений. И в этом, наверное, главный смысл, главная характерная черта состоявшегося саммита в Ханчжоу. Он в полной мере продемонстрировал, что "двадцатка" ушла от обмена мнениями, встала на путь выработки коллективных подходов, коллективных рецептов.
Очень интересная инициатива Китая на саммите связана с инновационным ростом. Она заключается в том, чтобы меры, принимаемые на национальном и региональном уровнях, способствовали именно инновационному росту мировой экономики — перспективному росту мировой экономики, без которого нам не обойтись.
Еще одной особенностью "двадцатки" в Ханчжоу стала преемственность. Китайские организаторы сделали все, чтобы не начинать, грубо говоря, с точки ноля, а сохранить то, что уже было наработано в рамках "двадцатки" раньше.
"Двадцатка" также вышла чисто за рамки экономики, важным моментом стала увязка международной экономической повестки дня с повесткой дня в области устойчивого развития ООН.
Индустриализация Африки — вопрос, который также ранее не возникал в повестке G20. Он заключается в создании рабочих мест, создании источников дохода для живущих там людей, что в конечном итоге может каким-либо образом взять под контроль вопрос неконтролируемой миграции. Все это обсуждалось в Ханчжоу.
Во всех этих вопросах, перечисленных мной ранее, мы с нашими китайскими партнерами стараемся по возможности, где это действительно требуется, сверять часы. Благодаря налаженной системе двусторонних консультаций у нас есть возможность как-то прояснять позиции друг друга на ранних подступах, заранее.
В рамках "двадцатки", обращаю ваше внимание, было налажено достаточно эффективное взаимодействие в рамках БРИКС. Ведь сколько саммитов G20, столько и саммитов БРИКС.
До общей встречи лидеров, как это было и в Ханчжоу, лидеры стран БРИКС собрались на свою встречу, где в более узком кругу сверили свои позиции. Это, насколько мне известно, высоко оценивает и наше руководство, и руководство Китая.
— Насколько известно, "двадцатка" поддержала предложение Китая о создании антикоррупционного исследовательского центра G20 в Пекине. Собирается ли Россия принимать участие в работе центра? Каким образом? Может ли работа подобного центра помочь борьбе с коррупцией в России?
— Отвечая на последний вопрос, скажу коротко и ясно – твердое "да". Конечно, может. В этом нет ни малейших сомнений, поэтому мы достаточно активно подключились к этой инициативе и уже сейчас на экспертном уровне участвуем в проработке вопросов создания на базе Пекинского педагогического университета данного центра. Это одно из ведущих учебных заведений Пекина, которое ведет довольно активную международную деятельность.
Насколько знаю, сейчас уточняются формы будущей работы центра. Российские эксперты принимают в этом активное участие. Если эта работа пойдет успешно, а сомневаться в этом оснований нет, то сама по себе интеллектуальная база международного сотрудничества по борьбе с коррупцией, безусловно, вырастет. Это пойдет на пользу сотрудничеству в рамках "двадцатки " по всем направлениям. Изучение вопросов розыска и выдачи лиц, скрывающихся от правосудия и обвиняемых в коррупции, а также возвращение активов станут, в частности, предметом деятельности создаваемого исследовательского центра.
Что касается коррупции, то и в Китае, и в России, и во всем мире понимают, что это проблема системная, имеет достаточно глубокие корни.
К сожалению, она достаточно объективно существует в современной жизни в сфере государственного управления, в сфере экономики, и борьба с ней должна иметь системный характер, строиться не на каких-то разовых эффектных акциях, а на серьезной систематической, последовательной, устойчивой и активной работе по уменьшению этого зла. Эта работа может быть не всегда видной с точки зрения публичности. В перспективе пока только приходится мечтать об ее полном искоренении. К такой оценке коррупции и характера борьбы с ней позиции России и Китая полностью сходятся.
— Как строится сотрудничество России и Китая в сфере борьбы с коррупцией?
— У нас достаточно эффективно строится сотрудничество в сфере борьбы с коррупцией. Оно ведется давно и на регулярной основе. У сторон есть практика обмена опытом, обмена делегациями, опыт работы на уже действующих площадках. Например таких, как Конвенция ООН по борьбе против коррупции. Также давно существует рабочая группа "двадцатки" по противодействию коррупции.
Соответствующие механизмы есть в БРИКС, в АТЭС. Одним словом, это сотрудничество имеет определенную историю. В БРИКС созрела инициатива предложить международному сообществу разработать и подписать универсальную конвенцию о возвращении активов. Для Китая это чрезвычайно важный вопрос.
Наше двустороннее сотрудничество развивается не просто от случая к случаю, от делегации к делегации, у нас есть меморандум о взаимопонимании, подписанный ведущими государственными органами. С нашей стороны — это управление по вопросам противодействия коррупции, а в Китае — министерство контроля. Подписание состоялось не так давно, в марте этого года, в ходе визита занимавшего тогда пост главы администрации президента РФ Сергея Иванова.
Меморандум включает не просто заявления о намерениях, а вполне конкретные позиции: где и как будем сотрудничать с Китаем. В частности, он включает вопросы розыска и выдачи лиц, которые обвиняются в совершении коррупционных преступлений и скрываются от правосудия.
