Новый раунд переговоров по Сирии в Астане пройдет в столице Казахстана 12-13 июня. На нем, в частности, будет обсуждаться реализация документа о создании зон деэскалации в Сирии, подписанного Россией, Турцией и Ираном на встрече 4 мая. Президент Международного комитета Красного Креста Петер Маурер по итогам своего визита в Сирию рассказал в интервью РИА Новости, как МККК относится к соглашению о создании зон деэскалации в стране, о возможности введения бесполетного режима над Сирией, гуманитарных нуждах, а также о работе миссии комитета в Афганистане после теракта 31 мая.
— Господин Маурер, насколько теракт в Афганистане, совершенный 31 мая, оказал влияние на деятельность МККК в стране?
— Афганистан входит в число пяти наиболее крупных операций МККК с точки зрения количества персонала на месте. Это также очень крупная операция в данном регионе. Я сейчас не хочу комментировать отдельные события, но моя позиция, и я говорю ее на публичных собраниях и на встречах с дипломатами уже некоторое время, заключается в том, что конфликт в Афганистане усиливается, в то время как многие участники международного сообщества хотят заставить нас верить, что все в порядке. Но когда вы смотрите на статистику, вы видите, что люди умирают в Афганистане от насилия, от бомбежек, в боях, также есть те, кто покидает свои дома, так как в различных частях Афганистана идут бои.
Вы знаете, что мы недавно также пережили кризис с заложниками в Афганистане. Он до сих пор не разрешен. Это один из самых крупных инцидентов в области безопасности, который повлиял на МККК. Шестеро наших коллег были убиты. И остаются коллеги, которые до сих пор не вернулись. Я думаю, поэтому мы должны первыми признать, и мы уже некоторое время это делаем, что этот конфликт является исключительно нестабильной ситуацией, у которой, как представляется, есть политическое решение, которое принесет стабильность стране.
— После такого инцидента, собираетесь ли вы увеличивать меры безопасности для своего персонала на месте?
— Мы делаем все возможное, чтобы выполнять нашу работу, но если затронут МККК, нам надо проводить разумную оценку ситуации, чтобы понять причины. Иногда после таких событий, как убийство наших коллег или крупных инцидентов в области безопасности недалеко от мест наших операций, нам необходима небольшая переоценка, чтобы понять, кто это совершил, почему, какие были условия. Потому что мы должны это нашим коллегам, которые рискуют и находятся там на месте.
Последствия инцидентов в области безопасности в той или иной мере замедляют операции, несмотря на то, что мы хотим продолжать оказывать гуманитарные услуги. Это реальность.
Мы озабочены, что данная среда безопасности стала очень сложной. И конфликт в Афганистане становится все более фрагментарным. Эта фрагментация становится все более видимой и теперь проявляется в инцидентах в области безопасности.
После таких инцидентов вы не можете во второй половине дня сказать: "ОК, давайте сейчас пойдем делать это, или это". Потому что надо быть уверенным, что не будет повторных бомбежек, а также принимать все меры предосторожности.
— Обратимся к другой горячей точке — Сирии. Недавно вы были с визитом в этой стране. С кем вы встречались и каковы были основные темы ваших переговоров?
— У нас были длительные официальные дискуссии с министром иностранных дел Сирии, заместителем главы МИД, министром внутренних дел, с Сирийским обществом Красного Полумесяца. Так что официальная программа заключалась во встречах с этими ключевыми фигурами. Как и всегда во время моих поездок, мы также пересмотрели весь спектр наших операций. Целью нашего визита было поговорить обо всех аспектах работы МККК и понять, как мы можем увеличить свою деятельность для различных нужд в Сирии.
В основном мы обсуждали предоставление нам доступа в те места, куда у нас нет доступа до сих пор. Мы также оценили продвижение в вопросах нашего доступа к заключенным в Сирии, говорили об уважении международного гуманитарного права в широкомасштабных боевых операциях, которые проходят в Сирии.
— Обсуждали ли вы будущую возможную работу МККК или СОКП в зонах деэскалации?
— Это также было частью обсуждения. Конечно, на данный момент это важная часть международной повестки дня. И опять же, необходимо четко знать, какая структура работы тут применима, а также каковы юридические и практические договоренности того, как такая гуманитарная организация как МККК может работать в данных условиях. Так что это было частью нашего обсуждения. Как и труднодоступные районы, куда у нас до сих пор не доступа.
Как вы знаете, каждая часть Сирии имеет свои модальности и реальности проведения операции, которые необходимо принимать во внимание.
— Какие из районов до сих пор не доступны для МККК?
— Нет ни одной части территории Сирии, куда бы был обеспечен полностью свободный доступ. Мы работам в тесном взаимодействии с правительством Сирии, чтобы быть уверенными, что правительство будет удовлетворено определенным днем, временем и моментом, и реальностью, в которой проводится операция.
Я хочу здесь отметить — у МККК никогда не было карты Сирии, на которой мы бы обозначили более или менее важные районы. Мы всегда работали на общих принципах и механизмах получения разрешений и постоянного расширения наших операций на районы, где мы видим срочную нужду.
Так что когда я обсуждал процедуры получения разрешений, я не говорил, что я хочу попасть в эту, эту или эту часть Сирии, но говорил об общем облегчении получения доступа. Я объяснял нашим собеседникам, что МККК при таких крупных операциях не может ждать до последнего момента, когда можно будет доставить груз. Я подчеркивал, что нельзя взять и поставить 20 грузовиков в одну линию в 16.00 и думать, что в 17.00 гуманитарная помощь будет доставлена.
У нас есть свои реалии проведения операций, у правительства есть свои реалии в области безопасности. Вопрос в том, как мы можем улучшить нашу работу, чтобы ускориться и расширить нашу операцию.
— А о чем конкретно шла речь, когда обсуждались зоны деэскалации. Правительство рассказало, что хочет от МККК? Вы оговаривали, как будете там работать?
— Очевидно, что у правительства есть интерес в том, чтобы провести оценку и понять, где больше всего нуждаются, и куда надо идти в первую очередь. У нас есть свои идеи. И как вы видите по прошлым примерам, у нас есть позитивная динамика по расширению наших зон операций совместно с сирийским правительством. Это продолжающийся процесс, и мы обеспечили миллионы людей едой, водой, укрытием и всеми видами гуманитарных услуг.
Мое самое интересное наблюдение того, что происходит в Сирии, это то, что если я смотрю на события годичной давности, тогда много людей жили в районах, куда у нас не было доступа. Сегодня все больше людей находятся в районах, стабильность которых не слишком надежна. Но в Сирии можно наблюдать две или даже три реальности. У вас некоторые части страны в определенном смысле более стабильны. У вас есть много людей, которые хотят вернуться домой. И в тоже время у вас есть другие части Сирии, где боевые действия продолжаются, и откуда бегут люди. Так что у вас нет такого, что из страны все бегут. У вас есть страна, в которой люди покидают свои дома и в то же время возвращаются в них.
Наша проблема заключается в том, что все происходит одновременно. И пока мы оказываем экстренную помощь тем, кто только что покинул свои дома, мы также пытаемся оценить масштабы работы по реабилитации тех, кто в свои дома возвращается. Я видел две эти реальности одновременно в паре километров друг от друга. И я думаю, что на сегодня это самый большой вызов для нас.
Вы знаете лучше, чем я, что внимание и интерес международного сообщества к Сирии колеблется. Иногда есть огромное внимание к небольшим вещам, и иногда малое — к большим вещам. Но реальность такова, что у вас есть определенные районы, которые контролирует правительство, и когда появляется некоторая стабильность, появляется и возможность для работы по реабилитации в них — установки систем по раздаче воды, мобильных клиник, чтобы люди могли вернуться в дома. И в тоже время у нас есть чрезвычайные случаи.
Я был поражен, когда я посетил Мадайю и Забадани недалеко от Дамаска. Там есть сильно разрушенные районы, где живет малое количество людей. И у вас есть люди, которые возвращаются туда, пытаются вновь отстроить свои жизни, возвращаются в свои дома, которые были разрушены.
Таким образом, вопреки тому, что некоторые могут подумать, с определенными шагами в сторону стабильности в Сирии гуманитарные нужды не сокращаются, а наоборот, увеличиваются.
— Будет ли в ближайшее время новая переоценка финансовой программы для Сирии?
— Я уверен, что да. Потому что мы всегда говорили, что МККК будет выверять свои операции в соответствии с нуждами, доступом и возможностями получить финансирование. Это то, что определяет то, как мы сможем работать. Если доступ улучшится, а нужды увеличатся, то мы попробуем собрать больше финансирования. Пока рано говорить о том, будет ли МККК начинать новый призыв в области чрезвычайной ситуации для Сирии. На сегодня у нас есть деньги.
— Но если будут созданы зоны деэскалации, вам надо же будет там работать, потребуется больше финансирования.
— Если будет больше стабильности и доступа к нуждающимся людям, мы сделаем все от нас зависящее, чтобы просчитать, что мы сможем еще сделать. Это дискуссия, которая, безусловно, возникнет этим летом.
Я вижу возможность того, что это произойдет. Что у нас будет больше территорий и больше людей находиться в относительно стабильных зонах, будет больше тех, кто возвращается, и кто нуждается.
Мы готовы относительно быстро оценить то, что нам будет нужно, как вы это знаете по нашим операциям в Сирии, Йемене и другим местам.
— Насколько я поняла, у вас относительно стабильные отношения с правительством Сирии.
— Да.
— Но при этом вы говорите о проблемах с доступом в Ракку и на юг страны, где больше контроля у Свободной сирийской армии. У вас такие же хорошие контакты с другой стороной?
— Как вы знаете, другая сторона на самом деле — это другие стороны. И возможности взаимодействия и получения доступа различаются для каждой из сторон. Если вы посмотрите на статистику МККК, становится заметно, что если посмотреть на еду, воду, медикаменты, их доставку на территории под контролем правительства или в труднодоступные районы под контролем оппозиции, они при грубом подсчете соответствуют распределению населения и контролю над территориями.
У нас постоянно растет деятельность на территориях, которые не полностью контролируются правительством. Мы также продолжаем сталкиваться с вызовами в определенных районах, которые касаются доставки медицинской помощи на территории, которые контролирует оппозиция, которые особенно сложны и чувствительны.
— Насколько я знаю, для проведения гуманитарной операции в том или ином месте, МККК должен получить согласие всех сторон конфликта. Возникают ли у вас проблемы с этим со стороны оппозиции?
— У нас есть разрешения на работу в определенных районах. В противном случае мы бы не оказывали 30-40% нашей помощи, в том числе доставку воды, на территориях, подконтрольных оппозиции. Нам удается в ряде районов, которые не являются частью территории, которую контролирует правительство, получить разрешения от местных властей. Так что это случается, хотя это и сложно.
Реальность в Сирии такова, что в некоторых районах страны идет война, но в других ее частях идет некий вид процесса по примирению. До тех пор, пока этот процесс приводит к стабилизации обстановки, это дает возможность МККК добраться до людей и сделать больше. И я думаю, нам надо сейчас очень аккуратно говорить об "одной стороне" и о "другой стороне". Потому что мы не можем быть уверены в том, где в Сирии "одна сторона", и где "другая сторона".
— Как в МККК смотрят на возможность введения запретов на полеты над Сирией? На ваш взгляд, поможет ли это в гуманитарных операциях?
— Мы всегда неохотно высказывались о стратегиях, которые не являются гуманитарными, а представляют военную логику. Запреты на полеты — это военная логика безопасности, решение о которой принимают те игроки, которые представляют военную сторону в операциях.
Международное гуманитарное право по-другому говорит о зонах безопасности и нейтральных зонах вокруг больниц. Это те зоны, которые предусматривает законодательство, и которые рассматриваются как зоны, созданные благодаря полному консенсусу всех сторон, находящихся в этом регионе. И это то, что МККК готов принять, если на это согласятся все стороны. Еще есть зоны, которые созданы третьими сторонами, или они облегчили их создание. И не МККК судить о том, каков военный эффект, и насколько эффективны они будут.
Крайне важно, чтобы мы тщательно изучили правила, которые установлены в определенных районах, где мы должны иметь доступ к людям.
Не вызывает вопросов тот факт, что позитивным элементом стало то, что в Астане за одним столом сели представители тех, кто имеет оружие в Сирии. За одним столом удалось собрать правильных людей. Я не говорю, что они принимают правильные решения, но, по крайней мере, это правильные люди. Если вы хотите получить безопасность в определенных районах, то вам надо говорить с теми, у кого есть оружие, или с теми, кто контролирует вооруженных людей.
Я думаю, позитивным на переговорах в Астане является то, что там, похоже, есть представители тех, кто руководит ситуацией на земле. И чем больше соглашений, которые приходят от тех, кто руководит на земле, и предлагают больше доступа, безопасности, мест для людей, где они могут найти покой — тем лучше. Я думаю, как гуманитарные сотрудники мы должны внимательно за этим следить, и как только появляется возможность, поддерживать хозяйства людей в таких районах.
Мы — прагматичный институт, мы должны надеяться на то, что эти усилия выльются во что-то, что останется и что превратится во что-то большее. Пока существует очень много вопросов о том, что означает "освобождение", "безопасность", у кого есть безопасность, кто обеспечивает безопасность и как. Я думаю, что и в этих зонах мы будем играть свою традиционную роль, как и в других местах.
* Террористическая организация, запрещенная в России.
