Михаил Демурин, для РИА Новости
Дата 22 июня всегда долго не отпускает от себя. Стоит только немного отвлечься от сегодняшней суеты, как вспоминается лето 1941 года, причем так, как будто ты сам был тогда там. Встречал немцев за максимом или с сорокопяткой. Воевал в Т-26 или в небе на "Ишаке". Пробирался к своим из окружения. Участвовал в эвакуации предприятий. Вместе с миллионами соотечественников уходил от оккупации вглубь страны… Выходишь в поле и ловишь себя на вопросе: а что бы я действительно чувствовал, если бы здесь — линия нашей обороны, а вот с той опушки выползают немецкие танки… Был бы достоин отца? Это родовая память, от нее до конца жизни не уйти, и надо помочь тому, чтобы она осталась в детях.
Эта память удесятеряет требовательность к нравственной стороне рассуждений о причинах произошедшего летом 1941 года, многократно усиливает непримиримость к сиюминутной политической ангажированности в трактовках 22 июня — этого великого пробного камня героизма и трусости, верности и предательства, расчета и глупости.
Политика И. В. Сталина (как предвоенная, так и последующая), разумеется, была не лишена ошибок и упущений. Рассуждать о ней, однако, зациклившись на том, что говорилось по данному поводу полвека или четверть века тому назад, просто непрофессионально — и для историка, и для публициста. В контексте вопроса об определении даты начала войны и о выработке советским руководством стратегии победы в войне в целом, а не только в приграничных сражениях, серьезный разговор невозможен, если не ввести в общественный оборот новой информации и не предложить своих оценок как минимум по следующим темам.
Первая — это количество донесений, в которых резиденты и агенты советских разведслужб сообщали в первой половине 1941 года о том, что в ближайшее время Германия войны против Советского Союза не начнет. Таких донесений было больше или меньше, чем активно цитируемых сегодня депеш, в которых сообщалось, что война начнется до конца июня? По устным рассказам сведущего человека, начинавшего свою службу еще в Комитете информации при МИД СССР, мне известно, что таких донесений — о том, что в июне 1941 года Гитлер начинать войну против СССР не собирается, а англичане всячески стараются нас с ним столкнуть лбами, — было больше. Но ничего окончательно утверждать не буду. Просто призываю историков изучить этот вопрос и дать соответствующий квалифицированный публичный ответ. Причем дать его на основе всестороннего изучения, имея в виду хрущевские архивные чистки с целью уничтожить все, что противоречило его порочащей И. В. Сталина версии советской истории.
Вторая такая тема — это направленная 18 июня 1941 года по указанию И. В. Сталина командованию четырех приграничных военных округов — Одесского, Киевского особого, Западного особого и Прибалтийского особого — директива Генерального штаба. В ней говорилось о возможности внезапного нападения Германии и содержался приказ привести войска первого стратегического эшелона в полную боевую готовность, включая создание командных пунктов соответствующих фронтов, к нулю часов 22 июня. Об этом документе я впервые узнал в 2011 году от президента отечественной Ассоциации историков Второй мировой войны О. А. Ржешевского. С тех пор директива от 18 июня неоднократно упоминалась в печати. Но не в центральных СМИ.
Как это ни печально констатировать, не во всех особых военных округах директива Генштаба о приведении в полную боевую готовность была должным образом выполнена. Лучше других дело обстояло в Одесском военном округе (там, кстати говоря, не только был дан весьма слаженный отпор врагу, но и авиация в соответствии с имевшимися приказами была заранее рассредоточена и от первых ударов противника почти не пострадала), хуже — в Западном особом военном округе, где она не была выполнена вообще. Определенный набор действий был осуществлен в Киевском и Прибалтийском военных округах, но и в них предусмотренные директивой фронтовые командные пункты созданы не были. Во многом этим объясняется имевшая место потеря управления войсками и в самих округах (в разной степени), и со стороны Генерального штаба.
Балтийский и Черноморский флоты, кстати говоря, отчитались о выполнении приказа о приведении в боевую готовность уже 19 июня.
Третья тема — разительный контраст в состоянии армейских и пограничных частей накануне войны. Немало и справедливо говорится о героизме, проявленном в первые дни войны пограничниками вдоль всей нашей западной границы, но ничего — о высоком уровне духа, боеготовности и организованности пограничных войск в целом. Видимо, потому, что это были пограничные войска НКВД и командовал ими Л. П. Берия. Ничего не говорится и о заслугах разведслужбы пограничных войск НКВД, на основании обобщенных данных которой о непосредственной угрозе начала войны И. В. Сталиным и было дано указание ВВС РККА провести 17 июня совместно с пограничниками дополнительную воздушную разведку и затем — выпустить упомянутую директиву Генерального штаба.
Тема четвертая — эшелонированность советской обороны. Часто в рассуждениях о первых военных неделях упоминается "брошенная" при продвижении границы СССР на запад в 1939-1940 годах "Линия Сталина" и создававшаяся в 1939-1941 годах "Линия Молотова". Мало, однако, говорится о разработанном весной 1941 года плане создания третьего рубежа обороны по линии Осташков — Ржев — Вязьма — Спас-Деменск. Как-то не клеятся такие планы с утверждениями о том, что советское руководство было нацелено только на то, чтобы вести наступательную войну и сразу же в случае нападения перенести военные действия на территорию противника. Советское руководство реалистично оценивало свои возможности и степень отмобилизованности и боеготовности вермахта и готовилось вести войну в глубине своей территории.
Тема пятая. Дезорганизованность управления войсками, особенно трагично проявившаяся в Западном и Киевском особых военных округах, явно контрастирует с высокой степенью организации эвакуации промышленного и сельскохозяйственного потенциала западных областей на восток. На мой взгляд, этот факт очевиден и также свидетельствует о том, что потеря управления войсками была проблемой сугубо военного командования, а не государственного руководства. Именно поэтому И. В. Сталиным вскоре после начала войны было принято решение замкнуть военное руководство на себя.
Это и сегодня порой утверждается. Как и то, что Россия и Запад могут и должны быть "естественными" союзниками в борьбе с международным терроризмом. Но думающие-то люди прекрасно отдают себе отчет в принципиальном различии подходов России, с одной стороны, и США, с другой, к международному терроризму: для нас он угроза и враг, а для США — инструмент в достижении поставленных целей. "Естественными" союзниками мы быть не можем, да и идеологических разногласий между нашими странами и народами, если только мы будем двигаться по самостоятельному, основанному на отечественной традиции пути развития, у нас всегда будет немало.
Другими словами, заявления подобного рода играют не менее идейно дезориентирующую роль сегодня, чем утверждения, содержавшиеся в упомянутом заявлении ТАСС в 1941 году. Мне скажут, что сегодня так говорится в тактических политических целях. Вот и в 1941 году мотивация И. В. Сталина, как я это понимаю, была такой же. Возможно, именно такой подход был необходим, чтобы обеспечить себе в качестве жертвы абсолютно не спровоцированной агрессии сначала политическую поддержку со стороны Великобритании и США, а потом и союзнические отношения с Лондоном и Вашингтоном. А сегодня мы чьей поддержки добиваемся?
