Президент Сербии Александр Вучич, вступивший в должность в мае, в интервью РИА Новости рассказал о поставках российских вооружений в Сербию, готовности строить с Россией новый газопровод и завод по производству грузовых автомобилей, поделился впечатлениями от переговоров с косовскими албанцами и не исключил в будущем публикации книги о трудностях, с которыми сталкивается сербская дипломатия.
— Итак, что изменилось в вашей жизни с тех пор, как вы стали президентом Сербии?
— Вот сегодня воскресенье, а мы работаем. В понедельник отправляюсь в Брюссель на неформальные разговоры с косовскими албанцами и сейчас к ним готовлюсь. Этот диалог никогда не бывает легким, все темы и все нюансы надо заранее прорабатывать. Такой подход необходим, чтобы мы всегда могли знать, чего хочет Приштина и как нам отстаивать свои цели.
— Так же было и когда вы были премьером, что же нового?
— У меня намного меньше повседневных проблем и встреч, которые касаются забастовок, всевозможных требований. Данная позиция дает мне возможность заниматься стратегическими и ключевыми вопросами для будущего государства Сербии. К сожалению, и далее из-за различных запросов и того, что я являюсь лидером крупнейшей партии, люди ежедневно обращаются, и одних вы можете отклонить, а других нет.
— Никто вас не критикует за старательность?
— Вспомните, сколько меня критиковали за Брюссельское соглашение, а сейчас от меня требуют его выполнения, хотя его не выполняет албанская сторона. Меня подвергали суровой критике за закон о труде и меры бюджетной консолидации, а они привели нас к величайшим успехам в прошлом и текущем годах. Только четыре государства ЕС имеют лучшее соотношение доходной и расходной статей бюджета, чем Сербия. Государственные финансы сейчас под контролем, но были необходимы тяжелые меры и трудные решения.
— Вернемся к разговорам в Брюсселе. О чем будете разговаривать с президентом самопровозглашенной Республики Косово Хашимом Тачи, если Приштина отказывается формировать содружество сербских общин?
— Как подумаю об этих разговорах, мне сразу нелегко, но я не жалуюсь. Уверен, что и Тачи неприятно со мной встречаться. В этот раз не будет четко утвержденных тем, будем говорить о том, как видим Косово через год, пять, десять, 15 лет. Важно продолжить диалог, так как это снижает напряженность. Север Косово не может быть под угрозой, но разговор необходим прежде всего ради нашего народа в центральном Косово, его существования, уверенности и безопасности. Люди в значительной мере предоставлены сами себе, потому что у нас нет ни полицейской, ни военной, ни какой-либо другой защиты для них.
— Но на что можно надеяться в связи с этими переговорами, если Приштина не соблюдает договоренности?
— Мы, как и всегда, выступаем четко, открыто и честно в рамках ограничений, которые на нас накладывают государственные интересы. Албанцы в предыдущий период поменяли свое поведение. Начали представлять всё как свои внутренние вопросы и настаивают, что вообще не должны вести переговоры с Белградом. Повторяют: "Это вопрос Косово, а мы независимое государство". Мы отвечаем: "Хорошо, если так, то и не участвуйте в переговорах". И посмотрим, как у них тогда всё будет функционировать. Потом они поняли, что так это работать не может.
— Перейдут ли переговоры Белграда и Приштины официально на уровень президентов?
— Думаю, что это произойдет. Если косовские сербы должны сотрудничать и разговаривать со всеми, в том числе с Рамушем Харадинаем, трудно заставить Белград радостно сесть за стол переговоров с кем-то, кого мы требуем выдать по ордеру за наиболее тяжкие преступления.
— Что если Харадинай станет премьер-министром Косово? Признает и примет ли его Запад?
— От людей с Запада я много раз слышал, что это была бы для них неприятная ситуация, но что они работали бы с любым, кого выберут албанцы. Сербы вынуждены свыкнуться с данным фактом, а Белград не может быть доволен ни Харадинаем, ни (лидером радикального движения "Самоопределение" Альбином) Курти. Не вижу разницы между ними, кроме того, что один уже проявил себя в борьбе с сербами, а другой пока нет и может стать бОльшим Харадинаем, чем Харадинай. Во всяком случае — это сложный процесс, но лучше разговаривать, чем не иметь диалога.
— Есть ли у вас ощущение, что косовские сербы являются заложниками, и чтобы их защитить, Сербия вынуждена соглашаться на то, чего не хочет, но при этом было бы намного хуже, если бы она не соглашалась?
— Вы правы. Действительно, данными фактами легко манипулировать. Что бы вы ни сделали, появится кто-то из центра Белграда и скажет, что вы поступили неправильно. А когда его спросите, хочет ли он жить в Донье-Гуштерице, Угляре, Великой-Хоче (сербские анклавы в Косово. — Прим. ред.), тот не поехал бы туда и на семь минут. Такие не знают, где эти места находятся, зато читают нам лекции каждый день. Так, постоянно манипулируют числом сербов в Косово и Метохии, а их там больше. Во-первых, ложь заключается в том, что в Косово живут два миллиона человек. Нет ни 30-40% от того, о чем говорят. А сербов около 7% от общего числа.
— Что вы имели в виду, когда пообещали внутренний диалог о Косово. Премьер Ана Брнабич упомянула и диалог о НАТО.
— С НАТО все понятно, Сербия остается военно нейтральной. С другой стороны, считаю, что важен внутренний диалог по всем стратегическим вопросам, а среди них, конечно, и Косово. На консультациях по выборам правительства различные представители оппозиции спрашивали меня, что я подразумевал под этим диалогом. Я сказал им, что для общества важно не прятать вещи под ковром и не иметь заранее подготовленные ответы, а знать, что мы должны делать. Знать тяжесть положения в Косово и Метохии, знать число сербов, знать, что мы можем сделать для них, и знать, что из этого реально. Если кто-то на каждое мое слово будет отвечать, что оно против небесной или высшей Сербии, то пусть лучше молчит. Потому что в монастыри и церкви в Косово и Метохии Сербия вложила больше, чем прежние власти за предыдущие 30 или 40 лет. Об этом знают и в Сербской церкви.
— Кажется, что когда вы говорите про "реальность в Косово", многие могут подумать, что вы хотите признать фактическое состояние — что Косово не в составе Сербии.
— Я вообще не говорил об этом. Я как президент республики присягнул, держа правую руку на Конституции Сербии и произнося слова о Косово и Метохии. Это не значит, что я не готов слышать, что на самом деле происходит в Косово. Я спрашиваю всех политических героев, которые меня критикуют: почему они не вмешались в 2008 году, когда Косово противозаконно провозгласило независимость? Почему тогда они не решили проблему по-своему, если такие смелые? Почему некорректны? Почему сейчас того же самого требуют от меня?
— Оппозиция существует, чтобы делать власть лучше.
— Да, было бы хорошо, если бы они действительно делали власть лучше и Сербию лучше. Я опасаюсь, что некоторые радуются не успехам государства, а тому, когда становится хуже, чтобы они получили свой шанс. Не понимаю иррационального отношения, когда занимаетесь политикой. Будут ли наши дети жить в стране, имеющей рост 3-4-5% ВВП, или мы будем обманывать себя, что в Штимле (город в Косово. — Прим. ред.) все поют песни Боры Чорбы (сербский рок-певец. — Прим. ред.) и ходят в сербскую церковь, хотя в Штимле и нет сербов?
— Вы анонсировали и дискуссию об изменении конституции, а новый министр госуправления Бранко Ружич упомянул возможность изменения преамбулы к конституции. Это касается той части, где упоминаются Косово и Метохия как составная часть Сербии?
— Когда я говорил о диалоге по поводу изменений в конституции, я даже не думал о преамбуле. Вряд ли мы сможем достичь консенсуса по вопросу изменения конституции, но я хочу начать этот разговор. У нас (Сербской прогрессивной партии и партий, состоящей с ней в коалиции. — Прим. ред.) две трети голосов в парламенте, так что, в принципе, это не было бы проблемой, но я как президент не хочу менять конституцию без широкого консенсуса. Конституция не принимается принудительно, чтобы ее действие ограничивалось двумя-пятью годами. Этот документ должен быть в силе следующие 50-100 лет. Очень важно, чтобы у нас у всех был такой подход к этому вопросу. Итак, я предложил этот диалог, а потом увидел, что мало кто в Сербии хочет настоящего разговора по этому поводу. Некоторые полагают, что завтра они проснутся и окажутся у власти, думая при этом не о Сербии, а выкрикивая "Вучич — диктатор!", а все это будут публиковать.
— Если правильно понимаю, никакого диалога о вступлении в НАТО вестись не будет?
— Тут все ясно. Сербия остается военно нейтральным государством. У нас корректные отношения и с НАТО, и с ОДКБ, такими они и останутся, и никто не будет выбирать за нас, у кого нам покупать оружие. Это я сказал публично, перед всеми.
— Почему соседи по региону не приняли идею о создании регионального экономического союза?
— Я сказал и в Дубровнике (на форуме процесса сотрудничества в Юго-Восточной Европе. — Прим. ред.): не хотите — не надо. Но у Сербии есть около двух миллиардов иностранных прямых инвестиций. Ни у кого в регионе нет более 400 миллионов — ни у Черногории, ни у Македонии, ни у Албании. Если мы объединимся, введем одинаковые налоговые ставки, отменим таможенные сборы, уравняем субсидии, то получится рынок в 20 миллионов человек.
— Что-то вроде Югославии?
— Да, но не политический союз, как Югославия. У каждого будут независимость и суверенитет.
— Как Содружество Независимых Государств?
— Мы бы сразу стали несравнимо более привлекательными для инвесторов. Нам было бы легче экспортировать продукцию, к нам будут относиться как к более сильным игрокам.
— И что им не понравилось?
— Я не слышал ни одного аргумента против, к тому же идея понравилась и Евросоюзу. Тогда я понял, что против кто-то со стороны, и поэтому и представители соседних государств выступили так же. Поэтому я сказал — забудьте, как будто я ничего и не предлагал. Аргументом против является то, что мы через три-четыре года все вместе вступим в ЕС, и нам не нужна замена Евросоюзу. Так ведь мы вряд ли вступим за это время. И Евросоюзу нужно больше времени из-за своих внутренних проблем, а мы должны жить и в ближайшие пять, шесть, десять лет, пока не вступим в ЕС.
— Вице-премьер России Дмитрий Рогозин сказал нам, что вы сообщите, когда прибудут МиГ-29 из России.
— Думаю, что очень скоро. И думаю, что Сербия будет чувствовать себя в гораздо большей безопасности в ближайшее время. Если говорить о ВПК, то мы отставали в развитии на 20-30 лет — и по сравнению с Западом, и по сравнению с Россией. Мы пытаемся сократить это отставание: предприятие по производству боеприпасов, которое я открыл в эту субботу в Узичах, — это первое высокотехнологичное производство. Мы пока не можем создать для армии полноприводный автомобиль с независимой подвеской, а это важно для мобильности, это как КамАЗы. Если бы они захотели открыть здесь завод, мы бы заплатили и дали все, что необходимо.
— Вы пробуете привлечь их в Сербию?
— Да, я делал это неоднократно.
— Входит ли в планы открытие завода по ремонту вертолетов?
— Да, мы работаем над этим.
— Вскоре Белград должен посетить министр обороны России Сергей Шойгу.
— Ожидаем скорый визит министра Шойгу, а также прибытие танков и разведывательных машин. Это имеет большое значение для нас, хотя некоторые невежды и говорили, мол, зачем нам это. Нужны. Потому что это огромная защита и в значительной мере меняет положение вещей для нашей страны. Наши оборонные способности серьезно вырастут буквально за один день.
— А не эту ли самую нашу оборонную систему уничтожали в 1999 году?
— Именно так. Сегодня у нас есть три или четыре самолета МиГ-29, а в ближнем бою лучше самолета нет. Когда мы еще укомплектуем армию радарами и ПВО, граждане будут ощущать себя в безопасности. Что касается ВПК, к сожалению, войны идут везде, и мы можем в ближайшие 20 лет продать все, что сделаем.
— Сможет ли Сербия защитить себя сама? По примеру Тито, занявшего позицию неприсоединения.
— Мы будем придерживаться военного нейтралитета и независимости. Это непросто. Борьба идет ежедневно. Но правительства, которые были до нас, посылали повестку дня в иностранные посольства для одобрения, а потом ее принимали по телефону. Сегодня Сербией руководят не послы.
— Будете ли вы как президент всегда знать, какие решения принимает правительство?
— Безусловно. Не на ежедневном уровне, но на стратегическом. А разве кто-то может отменить демократию в Сербии? Я являюсь председателем крупнейшей партии в Скупщине, которая избрала правительство. Неужели кто-то думает, что может отменить нам — партии, победившей на выборах, — право принимать важные для страны решения?
— Одни выдвигают претензии, что из-за премьер-министра правительство является проамериканским, а другие говорят, что из-за отдельных министров оно пророссийское. Какое же оно?
— Мы имеем сербское правительство. Граждане имеют президента, который является сербом, что не самое важное, и который работает в интересах Сербии. В первый момент возмутились кадрами в правительстве одни, а потом другие вскочили из-за некоторых других министров. Это является доказательством, что у нас в наличии сербское правительство, которое будет работать в интересах Сербии.
— Ощущаете ли вы прямое давление извне? Как, например, посол США в Белграде Кайл Скотт говорит, что в Сербии есть "вредоносное влияние России". Говорит ли он это и вам или это только выступление на публику? Говорил ли вам, например, кто-то из России, что Ивица Дачич должен стать премьер-министром?
— Не было такого, чтобы кто-то от меня этого требовал. Этого не делал и Скотт. И ему мы прямо сказали, что не видим никакого вредоносного влияния России. Всем говорим, что корректно работаем с российскими, американскими и европейскими партнерами. Если бы я говорил о том, какое на меня давление оказывается, с каких сторон и каким образом, я бы в данный момент совершил ошибку. Потому что я еще не на пенсии и пока не собираюсь. Вообще, у меня есть записки с переговоров в Брюсселе и после них. Может быть, я их однажды опубликую. Это стало бы популярным чтением. Полагаю, многие люди не смогли бы поверить, как все это выглядит и через какие сложности вы должны пройти, когда ведете переговоры с албанцами, когда разговариваете о Сребренице и по многим другим темам.
— Говорит ли вам посол России в Сербии Александр Чепурин, что здесь страшное влияние США?
— Чепурин мне этого не говорил.
— Недавно в одной сербской газете велась кампания против НИС (ведущая энергокомпания Сербии, один из основных акционеров — "Газпром нефть" (56%). — Прим. ред.). С помощью анонимных собеседников там доказывали, что налог на добычу в угоду НИС низкий и тому подобное, а правительство на это никак не реагировало.
— Пресса в Сербии свободная, и я не хотел бы комментировать статьи в ежедневных газетах. Мы с "Газпромом" партнеры, для нас важен новый договор о подземном газохранилище. Налог на добычу низкий, но мы подписались под этим ранее, и жаловаться некому.
— А подписывалась ли Сербия под ускоренной эксплуатацией нефтяных месторождений, что Сербии якобы наносит ущерб?
— Была добыта большая часть нефти, и это стало причиной прибыли в первые годы. Но сейчас ведется переориентация НИС и "Газпрома", что хорошо. Сейчас предусматривается глубокая переработка, и это плюс.
— Создается впечатление, что НИС опустошила месторождения.
— Как будто мы бы этого не сделали. Не все было идеально, но сегодня становится лучше. Я разговаривал с (гендиректором НИС) Кириллом Тюрденевым, он понимает, что такое развитие НИС. Речь об отличном профессионале, и результаты будут еще лучше. НИС является одним из крупнейших наполнителей нашего бюджета. "Газпром" имеет для нас огромное значение, как и то, чтобы мы дошли до постройки газохранилища в 750 миллионов кубометров. Строительство скоро начнется. Это позволит нам по полгода выдерживать без газа.
— Дойдет ли до Сербии какой-то газопровод с Востока? Каковы тогда наши шансы, ввиду того, что из-за ЕС не состоялся "Южный поток"?
— Для нас ключевое значение имеет новый договор, то, о чем мы разговаривали с (председателем правления "Газпрома") Алексеем Миллером. Об этом я говорил и с (премьером Болгарии) Бойко Борисовым. Россияне строят "Турецкий поток", он поворачивает около турецко-болгарской границы и идет к Стамбулу и крупнейшим турецким городам. Ранее была идея, чтобы он проходил через Турцию, Грецию, Македонию и Сербию. Сейчас есть еще более реальная идея, потому что Болгария создает европейский узел по приему газа с различных сторон. Большей частью это российский газ. Болгары нашли мудрое решение, и думаю, что у них есть поддержка Германии. Когда они создадут этот узел где-то на пути к Варне, газ пойдет к Софии и оттуда в Сербию.
— Каковы тогда дальнейшие шансы Сербии?
— На границе с Болгарией мы должны будем построить принимающий газопровод, сами или при помощи России. Таким образом, на границе получаем 9,8 миллиарда кубометров газа. От нас пойдут ответвления к Республике Сербской, Боснии и Герцеговине, Приштине, Хорватии, и получаем транзитную таксу. Каждый газопровод, который пройдет через Сербию, отвечает нашим интересам, но это — лучший вариант. Это огромный шанс для развития нашего государства, его экономики и промышленности.
— Что если противодействие Запада этому помешает?
— Мы готовы получать самый дешевый газ от кого угодно. После пяти лет мы опять вернулись к началу. Мы не станем покупать газ вдвое дороже. С новым проектом и при небольшом везении мы могли бы зарабатывать от 100 до 150 миллионов евро в год.
— Как вы решите проблему со статусом гуманитарного центра в Нише? Решение уже давно затягивается. Премьер-министр Ана Брнабич сказала, что это один из приоритетов.
— Мы в непростой ситуации.
— Что это значит?
— Мне непросто говорить обо всем. Но все знают, что мы в непростой ситуации. Правительство примет решение по этому вопросу.
— Это действительно настолько серьезная проблема?
— Вы действительно хотите знать?
— Да. Я знаю, но хочу, чтобы и остальные люди услышали.
— Да, серьезная. Что бы ни сделало правительство по этому вопросу, это будет или нечестное и несправедливое решение, или нас ждут иные последствия.
— Как вы относитесь к результатам соцопроса, согласно которому молодежь в Сербии против ЕС?
— Это ясная тенденция, и она меня не удивляет. Сербия хочет в ЕС, но при этом мы не будем вводить санкции против России и таким образом вонзать им нож в спину. Мой сын Данило мне говорит: "Да ну тебя с твоим ЕС". Я ему говорю, что надо подождать 15 лет, и он поймет эту политику, как сейчас понимает отношение к России. Вступление в ЕС больше не зависит только от нас. От нас требовали создать институт омбудсмена, хотя у многих в ЕС омбудсмена нет. И при этом они знали, что на этой должности в Сербии находится политическая личность. Многие страны ЕС не признают нацменьшинства, а нас упрекают за отношение к нацменьшинствам. Упрекают за ситуацию в СМИ. А в каком еще государстве СМИ каждый день ведут кампанию против президента?
— В США?
— Это точно. Трамп и я в очень похожем положении. Целыми днями СМИ занимаются нами. То, что против него делают New York Times и CNN, делают и против меня.
— Тоже NYT и CNN?
— Нет, но принцип тот же.
— Каковы ваши стратегические цели?
— Если говорить о политике, необходима стабильность и безопасность региона. Если об экономике — ее укрепление и рост. И третье: мы уменьшим негативный естественный прирост населения, это необходимо для будущего. В первые три месяца этого года родилось больше, чем за аналогичный период 2016 года, причем на полторы тысячи детей. В 2011-м и 2012-м мы каждый год теряли по 47 тысяч жителей. Сейчас держимся на уровне около 31 тысячи человек в год и хотим снизить этот показатель до 18-20 тысяч.
— Планируете ли вы меры финансовой поддержки ради повышения рождаемости?
— Это сейчас для нас не проблема, но популяционная политика не основывается только на финансовом аспекте. В регионах, где живут более бедные граждане, рождаемость выше. А в Белграде самые богатые общины одновременно и самые "пожилые" — Стари Град, Врачар, Савски Венац, и здесь самый низкий уровень рождаемости. В общем, нам необходим стратегический подход. Мы пригласим специалистов из разных государств, чтобы применить те меры, которые применяли они, и не для того, чтобы добиться разового успеха, а для создания долгосрочного позитивного тренда. Легче всего, если дело в деньгах, но я боюсь, что побеждает и фактор эгоизма: человек меньше думает о будущем, а больше о себе самом.
— Такая тенденция наблюдается во всем мире, но важно, чтобы и родители чувствовали уверенность, что их дети останутся здесь, а не уедут жить и работать в другие страны.
— Разумеется. Думаю, что у нас негативный прирост как раз и уменьшается потому, что эта уверенность растет.
— Как поживает недавно родившийся ваш младший сын Вукан?
— Хорошо. Развивается, у него бывают колики, и я говорю, что он успокаивается, когда я его беру на руки, но я недостаточно часто это делаю. Я горжусь своими старшими детьми — и Милицей, и Данило. Милица ходит в русскую школу. Ею я особо горжусь, потому что она учится на отлично. Она будет особенным человеком. Милица во всем успешнее меня.
