"Прямая линия" с императором, или Царь нужен в голове, а не в Кремле

Сергей Гуркин, специально для РИА Новости

В минувшие выходные в России снова появился повод поговорить о восстановлении монархии (нельзя не признать, что в 17-м году разговоры то о революции, то о монархии в известном смысле логичны). На этот раз поводом стали слова о поддержке идеи восстановления монархии, якобы произнесенные главой отдела внешних церковных связей РПЦ митрополитом Иларионом.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что митрополит сказал не совсем то и не совсем так, как его услышали. Но одновременно с этим оказалось, что количество людей, готовых подписаться под озвученным тезисом, весьма значительно. По крайней мере, в интернете.

Митрополит действительно не ответил на вопрос о возможном восстановлении монархии категорическим отказом и дал ответ скорее уклончивый. Он признал, что видит некоторые преимущества монархии перед выборными формами правления, но тут же оговорился, что в современном мире абсолютных монархий, считай, не осталось, а в монархиях конституционных, где у монарха де-факто нет полномочий, смысла мало. Главный же его месседж состоял в том, что церкви не так важно, какая форма правления избрана страной: главное, чтобы власти не проводили политику, несовместимую с христианством. 

© РИА Новости / Сергей Пятаков

Перейти в медиабанк

Понять уклончивость митрополита можно: среди активных прихожан процент монархистов выше, чем в среднем по стране.

Более того, судя в том числе и по резонансу от интервью, меньшинство, поддерживающее восстановление монархии в России (88% граждан категорически за республику, 8% за монархию), по-прежнему весьма активно.

И поэтому встает вопрос о том, что ими движет.

Первый источник их вдохновения очевиден — это ретроидеализм. Известно, что люди склонны идеализировать то время, когда они были детьми, подростками, юношами. Некоторым искренне кажется, что деревья тогда были выше, молодежь — воспитаннее, учителя — образованнее и что голубей было больше, а вели они себя чистоплотней. Аналогичным образом можно идеализировать и отдельные этапы истории страны. Ведь в 1916-м или — тем более — в каком-нибудь 1846-м, действительно, не было огромного множества тех проблем, что есть сегодня. В обратную сторону (о проблемах, которые были тогда и которых нет сейчас) никто из них не думает. К тому же оставшаяся от дореволюционных лет популярная по сей день культура (от картин и скульптур до литературы) все же описывает преимущественно не дно былого социума, а быт и страсти его нарядных высших слоев.

Другая линия мотивации тоже вполне прозрачна: это стремление людей к благолепному покою, в том числе и в политической жизни. Конечно, в современной России, если сравнивать ее с некоторыми соседними государствами или с другими периодами нашей собственной истории, все и так весьма спокойно, однако нет предела совершенству. И конечная станция на этом пути — та самая ситуация, когда император правит, советники советуют, а все остальные заняты своими частными делами. И все довольны.

Эти и другие мотивации монархистов вполне можно понять. Но едва ли их можно принять всерьез, без жалости.

Просто потому, что задолго до 1916 года было ясно, что страна и мир стали слишком сложными для этой формы правления. С тех пор мы ушли еще на несколько световых лет вперед, и скорость пока только увеличивается. Конституционный монарх — тут следует согласиться с митрополитом Иларионом — не представляет никакой ценности, кроме реконструкторской. Монарх же абсолютный уже не может быть ничем, кроме милой утопии.

Иллюстрацией этого тезиса ежегодно выступают "прямые линии" с президентом России. Если и сейчас, при разделении полномочий сначала внутри федерального центра, а потом и между федералами, регионалами и муниципалами, главе государства порой нужно самолично заниматься вопросом о свалке, то в случае реставрации монархии ему будут поступать сто пятьдесят миллионов подобных запросов и просьб ежедневно. 

© РИА Новости / Алексей Дружинин

Перейти в медиабанк

Демократия — это, конечно, очень трудно. Нужно все время объяснять, все время доказывать и все время выигрывать. Все это, безусловно, отнимает силы и время, а заодно способствует развитию популизма — видимо, это и имел в виду митрополит Иларион, когда говорил о недостатках выборных форм правления. Но это же способствует хорошей физической и интеллектуальной форме слоя граждан, претендующего на лидерство в обществе.

Соревновательность, если она не самоцель, еще никогда никому не вредила.

С чем граждане России, кажется, были бы готовы согласиться в куда большей степени, чем с идеей восстановления монархии, — так это с тем, что смена правителя раз в четыре (восемь, двенадцать, etc) лет тоже не самоцель. Не надо формализма: если человек работает хорошо — ну и пускай работает дальше.

Но одно дело — пренебрежение формальностями и совсем другое — перемена строя. Тут монархисты переносят во внешний мир ту проблему, которая находится у них в голове. Иерархия ценностей, позволяющая выстраивать картину мира и формировать отношение к тем или иным внешним событиям, должна находиться не в канцелярии Его Императорского Величества, а в сознании каждого отдельного человека и гражданина.

Другими словами, царь в Кремле нужен тем, у кого нет царя в голове.