Ростислав Ищенко, обозреватель МИА "Россия сегодня"
Вряд ли генерал забыл согласовать свою позицию с аятоллой Хаменеи. В любом случае данное заявление невозможно рассматривать иначе как зондаж России на предмет готовности формализовать союзные отношения с Ираном. То, что персы не пошли стандартным дипломатическим путем, предполагающим закрытые консультации в формате министерств иностранных дел, свидетельствует об их уверенности: в России такое предложение восторга не вызовет. А выход сразу в публичную плоскость, с одной стороны, ни к чему не обязывает Тегеран (это всего лишь частное мнение советника). С другой, предполагает некую реакцию как внутри России, так и в перечисленных в качестве союзников странах.
Москве начнут задавать вопросы как в ходе пресс-конференций высших руководителей государства и внешнеполитического ведомства, так и в рамках формальных дипломатических контактов. Абсолютно дезавуировать союзные отношения с Ираном Россия не может — тесное взаимодействие в сирийском кризисе очевидно. Любая же двусмысленная реакция открывает пространство для дальнейшего продавливания идеи альянса.
Это прозвучало не столь однозначно, как мысли вслух иранского генерала, но речь также шла о создании уже в ближайшем будущем конкретного, обязывающего стороны союза, о котором еще даже не начались переговоры. Кроме того, то заявление было сделано на значительно более высоком уровне и в обстановке, не оставлявшей сомнений в его программном характере.
Тем не менее Россия уклонилась от обсуждения перспектив такого союза. Есть все основания полагать, что и нынче Москва поступит таким же образом.
Стратегия Москвы, которая не без успеха реализуется последнее двадцатилетие, заключается не в том, чтобы ликвидировать США как одного из важных мировых игроков, но в том, чтобы принудить Вашингтон играть по правилам и считаться с интересами других государств. Кроме того, Россия заинтересована в прочных и долговременных торгово-экономических связях с ЕС, которые в перспективе должны стать частью торгово-экономического союза (или системы торгово-экономических союзов), объединяющего Большую Евразию.
Таким образом Москва не только ослабила бы свои силы на ключевом для себя (западном) направлении, но и сама создала бы условия для укрепления порядком расшатанного западного альянса. США не упустили бы возможности представить российско-китайский союз как угрозу всему НАТО и интересам коллективного Запада. В результате стратегическая цель России по формированию устойчивого торгово-экономического сотрудничества с ЕС отодвинулась бы в туманное будущее.
Похожая ситуация и с альянсом, предложенным Ираном. Заключая договор, Россия обязуется в случае необходимости защищать Сирию, Иран и Пакистан. Сирию Москва защищает и так. У Пакистана сейчас портятся отношения с США, но его главный региональный враг — Индия (с которой у России отношения нормальные), а главный партнер — Китай. У Ирана совпадают интересы с Россией в Сирии, но Тегеран конкурирует за влияние в регионе с Анкарой (неслучайно Турцию альянс не позвали), у Ирана есть своя война в Йемене, где Тегеран противостоит Саудовской Аравии, с которой Россия договорилась о совместных усилиях по повышению цен на нефть. И эти усилия уже принесли неплохие плоды. У Ирана крайне напряженные отношения с Израилем. В этом конфликте Россия заинтересована выступать скорее посредником, чем участником.
Кстати, США уже в момент заключения формального союза получат возможность давить совместно с Израилем на европейцев по поводу союза ядерной России и овладевающего ядерными технологиями Ирана. Скорее всего, Вашингтону удалось бы убедить Европу в опасности такого альянса и консолидировать Старый Свет вокруг НАТО, сведя на нет десятилетние российские усилия.
Да и Китай вряд ли бы обрадовался, если бы Пакистан, который в Пекине рассматривают как перспективное клиентское государство на важном для Китая южном сухопутном ответвлении Нового Великого шелкового пути, вдруг попал бы в альянс, где абсолютно доминирует Россия.
Для Москвы система ad hoc договоренностей с каждым партнером по каждой проблеме в отдельности гораздо выгоднее и открывает значительно больше перспектив, чем обязывающие многосторонние альянсы, явно неравноправные для России. Понятно ведь, что обязательство защищать друг друга от неспровоцированного нападения в таком альянсе абсолютно для России и относительно для остальных, способных вступить в войну на стороне России, только если агрессор двинется на Москву через их территории. Точно так же, например, европейские партнеры СССР по Варшавскому договору, в силу размеров, структуры и функционала своих вооруженных сил, никак не смогли бы помочь Советскому Союзу в случае его вооруженной конфронтации с Китаем.
Это применимо и к другим случаям. Крупная военная держава, давая более слабому партнеру гарантии защиты, взамен таких гарантий не получает. Более того, она ослабляет собственную безопасность, поскольку повышает уровень уверенности слабой державы в международных спорах. Зная о гарантиях сильного партнера, более слабое государство теряет способность адекватно оценивать угрозы.
Единственный вариант для таких гарантий — когда более слабое государство фактически становится протекторатом партнера, передавая ему право принятия внешнеполитических решений, включая вопросы войны и мира. На этом принципе базировались организации Варшавского и Североатлантических договоров. Но в современном мире подобные уступки не приняты не только де-юре, но и де-факто. Даже в НАТО, даже его самые слабые и маленькие лимитрофы желают вопросы войны и мира решать самостоятельно, а союзники, по их мнению, должны их безоговорочно защищать.
Как обычно бывает, сходные обстоятельства приводят к сходным решениям.
Развитие ситуации — в спецпроекте РИА Новости "Война в Сирии" >>
