Русское многоголосие

На прошлой неделе завершился придуманный мной и реализованный большой командой энтузиастов проект "Голоса страны". Это 12 моноспектаклей, созданных молодыми режиссерами в содружестве с драматургами, композиторами, художниками и прекрасными актерами: от Александры Ребенок и Наташи Щукиной до Дениса Парамонова и Саши Виноградовой, от Игоря Миркурбанова и Ивана Агапова, Александры Урсуляк и Александра Семчева до Дмитрия Чеботарева, Кирилла Власова и Анастасии Светловой.

Постановочная команда каждого спектакля вместе с фотографами поехали к своим героям, которых выбрали сами, — в деревни и города, провели с ними долгие часы и дни, общались, снимали, записывали. И вывели этих простых людей на сцену. И герои этих пьес приехали в Москву, на выставку "Россия", где проходят первые показы спектаклей, и вместе со зрителями смотрели на замечательных исполнителей, рассказывающих об их жизни. Смотрели, плакали, смеялись, аплодировали и были счастливы. Они выходили вместе с постановочной группой на поклоны, они говорили слова, и это был невероятный отдельный перформанс, в котором вымысел и реальность не конфликтовали, а радостно узнавали друг друга.

© Фотохост-агентство РИА Новости

Перейти в медиабанк

Актер Денис Парамонов в спектакле "Великое путешествие Олега Елисеева за верхний болевой порог" режиссера Ильи Носоченко в рамках проекта "Голоса страны"

Идея проекта заключалась в продолжении жизни документального театра в России. И одновременно в модернизации этого типа театра.

Документальный театр в России создавался как театр боли. Но часто попытка лечить боль превращается в умножение боли. Ведь боль хорошо продается. Она — та же нефть. И прекрасный инструмент манипуляции.

Есть старинная мысль, о которой неплохо бы вспомнить многим и многим сегодня: быть жертвой развращает не меньше, чем быть палачом. Так и боль. Она, как и слабость, как и позиция жертвы, — развращает. Она позволяет требовать внимания, прав, привилегий — больше, больше, больше. Она подсаживает на иглу бесконечного общественного сочувствия и помощи, когда "страдалец" перестает стремиться к выздоровлению или улучшению, ибо несчастье позволяет брать, а не давать, ныть, а не действовать. В этих условиях пространство часто наполняется подделками, не имеющими отношения к искусству, но работающими с "повесткой". Эстетическое, формальное совершенство нельзя сымитировать — талант либо есть, либо нет. А озабоченность социально-политической проблематикой сымитировать легче легкого. "У меня болит сердце за..." — говорит художник, и попробуй скажи, что он бездарен, а его высказывание конъюнктурно. Ведь он в тренде. Он говорит о боли.

© Фотохост-агентство РИА Новости

Перейти в медиабанк

Актер Владислав Тирон в роли гончара Николая Подрезова из деревни Горбунки в моноспектакле "Кукушойда" режиссера Михаила Плутахина в рамках проекта "Голоса страны"

В России этот "нужный" тренд был сформулирован еще в 90-х. Вырвавшись из пут коммунистической идеологии русское искусство словно растерялось. А кто теперь заказчик? К кому прислониться? Государство махнуло рукой — и русская культура, помыкавшись, взяла пример с экономики: все на продажу. Она стала экспортной. И эскортной. Торгашеской до мозга костей. Сначала продавала на Запад "баню, водку, гармонь да лосось", цыганщину, просторы Волги и разгул. А когда рынок перенасытился и этот товар перестал пользоваться спросом, русская культура спросила мир: чего изволите? Мир изволил повестки. Так явился на свет уникальный продукт — больной раком простой русский мужик, вдруг надевший платье, накрасивший губы и ставший объектом травли русской деревенской хтонической толпы.

"Сибирский егерь Егор — образцовый семьянин и уважаемый в своем поселке человек. Они с женой Натальей ждут второго ребенка. Неожиданно Егор узнает, что неизлечимо болен и что жить ему осталось два месяца. В борьбе с болезнью не помогают ни традиционная медицина, ни шаманское колдовство, и в конце концов Егор решается на отчаянный шаг — пытается полностью изменить свою личность, чтобы обмануть приближающуюся смерть, как это сделал легендарный селезень Жамба, герой древнего сибирского эпоса". Конец цитаты. Что дальше? Дальше герой этой истории надевает женское. Ходит в женском. Красится. Конечно, нарывается на гомофобию. И так далее. Идеальное сочетание деревенского колорита, хтонического русского мрака, смертельной болезни и гомоэротики — чем не новый аналог икорно-хохломского экспорта? Это роскошное в своей беспардонной конъюнктурности реальное художественное высказывание (название опустим) — образ того, чем стала русская культура, когда решила соответствовать новому европейскому контексту.

© Фотохост-агентство РИА Новости

Перейти в медиабанк

Актер Дмитрий Чеботарев в роли ученого-океанолога Александра Осадчиева из Москвы в моноспектакле "Океан внутри" режиссера Александра Пронькина в рамках проекта "Голоса страны"

Русская культура обернулась лакеем Смердяковым, ненавидящим отца и намекающим приехавшему из Европ Ивану на преданность вплоть до подлости. То, из чего рождалась и росла, — землю, народ — она презирала, что Смердяков собственного отца. Страну именовала пьяным, распутным, опустившимся сладострастником, чья участь — быть кокнутым в темя. Это была ненависть бастарда, ненависть подпольного человека. Он искал нового хозяина. И находил. И был готов снова и снова писать, снимать, говорить со сцены о русской хтони и русском вырождении, о русской деградации и русской безысходности. И конечно, о робких ростках нового европейского сознания, пробивающегося сквозь асфальт русского мракобесия.

Идеология проекта "Голоса страны" была сформулирована сразу. На входе. В ноябре, когда проект начинался. Потом много раз я говорил об этом публично: мы хотим отойти от тенденциозности и попытаться создать новый тип документального театра.

© Фотохост-агентство РИА Новости

Перейти в медиабанк

Актриса Александра Виноградова в роли создательницы курсов по женской клоунаде Екатерины Усковой из Красноярска в моноспектакле "История одного несовершенства" режиссера Виктории Печерниковой в рамках проекта "Голоса страны"

Но когда вышел первый спектакль — а это был замечательный, глубокий и сложный спектакль Талгата Баталова с Александрой Ребенок, — в Сети и в эмигрантских медиа поднялась волна возмущения и хейта. И это так понятно. "Тусовка" внезапно обнаружила, что к проекту присоединились молодые талантливые ребята, которых она, эта "тусовка", считала "своими". Личка участников проекта разрывалась от оскорблений и призывов: "Очнись!" На что участвующие в проекте пожали плечами — и продолжили работать. Увлеченно. Честно. Свободно. Потому что с момента приглашения в проект до выхода на зрителя никто не осуществляет над ними никакого цензурного контроля.

Молодые талантливые люди, живущие в России и не собирающиеся никуда уезжать, создали серию прекрасных спектаклей. И многие из спектаклей стали не только социальной акцией, но и художественными событиями: замечательно написанные, решенные, сыгранные, они будут жить дальше — на больших и малых сценах, поедут на гастроли.

Это очень разные по форме, языку, способу существования произведения. Это полноформатные моноспектакли — сложнейший театральный жанр, — рассказывающие о людях сложных, совсем неидеальных, грешных, живущих порой трудно и неблагополучно. Но очень красивых. Потому что их жизнь наполнена смыслом. И любовью. Это люди, не понимающие, как много в них действительно героического. Очень скромные. Невероятно глубокие. И очень легкие.

© Фотохост-агентство РИА Новости

Перейти в медиабанк

Народный артист России Александр Семчев в роли создателя Буинского драматического театра Раиля Садриева из Татарстана в моноспектакле "Медитативный еж" режиссера Айдара Заббарова в рамках проекта "Голоса страны"

Я не сентиментальный человек. Но на многих историях я плакал. И видел, как плачут зрители. И потом счастливо улыбаются, выходя из зала.

Мы гордимся нашим проектом. Он состоялся. Он будет развиваться. "Голоса страны" доказывают, что документальное искусство, как и искусство вообще, может быть не черным, если нет заказа на черноту.

И еще один важный вывод из этого проекта. Если искусство концентрируется на боли и тьме, значит, на реальность оно смотрит через такую же искажающую оптику, как и идиотически оптимистическая оптика идеологизированного искусства, где живет лишь борьба лучшего с хорошим. И там и там подлинная реальность уплывает из-под ног и замещается тотальной иллюзией. Искусство сладких грез вызывает диабет и ожирение, искусство, описывающее мир как царство горя и тьмы, вызывает суицидальное чувство безнадежности. Но проблема в том, что если "сахарное" искусство очевидно фальшиво, оно никого не обманет, кроме тех, кто обманываться рад, то искусство, торгующее болью, изощренно лукаво. И легко обманывает доверчивого потребителя. Ведь оно прикрывается идеей правды. И это ловушка. Кажется, что искусство боли всегда идет от оголенных нервов художника. Но! Заказать можно не только строительство храма, но и теракт. Не только за лечение можно получить деньги, но и за убийство.

© Фотохост-агентство РИА Новости

Перейти в медиабанк

Актер Кирилл Власов в роли машиниста тепловоза Алексея Алексеева из Осташкова в моноспектакле "У паровоза есть душа" режиссера Алексея Мартынова в рамках проекта "Голоса страны"

"Дневник" Ивана Карамазова — страшный и честный документ. И если по нему судить о человечестве — человечеству не стоит жить и прав будет тот, кто выжжет землю напалмом. Однако "Дневник" Ивана — лишь часть великого многоголосия романов Достоевского, где страшные бездны человеческой души сменяются невероятными взлетами.

Когда-то Бахтин применил к текстам Федора Михайловича термин "полифония". "Голоса страны" — это не славословящий хор. И не "вой" плакальщиц, как хотелось бы кому-то. Это полифоническое многообразие жизни, где есть только одна установка: не иметь предустановок. Где художник вслушивается и всматривается в реальность без предубеждения. И да, это значит смотреть на мир, на людей, на страну не с ненавистью, а с любовью. Потому что состояние любви — это естественное. Это первое. Это изначальное. И это самое трудное. Но это и есть правда. Все рождается от любви. Даже ненависть. И даже смерть попирает смерть, чтобы торжествовала жизнь.

Для меня лично проект стал не только особенным художественным опытом. Присутствуя на каждом спектакле цикла, я словно читал книгу. Перелистывал страницы фолианта, открывающего передо мной совершенно новый мир. Я словно заново открывал свою страну. Ее людей. Их характер. Их ценности. Их силу.

© Фотохост-агентство РИА Новости

Перейти в медиабанк

Заслуженный артист России Игорь Миркурбанов в роли хирурга Казбека Кудзаева из Владикавказа в моноспектакле "#ДокторКудзаев" режиссера Андрея Гордина в рамках проекта "Голоса страны"

Снова и снова глядя на невероятную Сашу Урсуляк, играющую пенсионерку из Нягани, ухаживающую за парализованным мужем, или на Дениса Парамонова, рассказывающего о парне, приговоренном болезнью к невыносимой боли, но сумевшем жить и быть счастливым, или погружаясь в историю шахтера, ежедневно спускающегося в глубины земли и наполненного какой-то невероятной, неземной мудростью, покоем, осмысленностью каждой секунды бытия, я думал вновь и вновь о таком замыленном понятии, как "загадочная русская душа".

Это выражение стало почти анекдотом, литературоведческим и социальным мемом, пустышкой. В русской культуре проевропейского крыла давно образовалось устойчивое презрение к любой попытке говорить о русском национальном. Это в культуре XIX века и века Серебряного национальное было предметом свободного разговора, рефлексии — нестыдной и даже обязательной среди образованного класса. А в середине XX века национальное оказалось вытеснено в зону маргинальности. Собственно, русскость стала советскостью еще в 20-е. Но если в 20-е в этом отказе от национального был утопизм построения нового общества, то в 60-е и далее национальное просто маркировалось как архаичное и "немодное".

© Фотохост-агентство РИА Новости

Перейти в медиабанк

Заслуженная артистка России Анастасия Светлова в роли жены водителя мусоровоза из Новосибирска Евгении Черкасовой в моноспектакле "ЧЕРКАСОВ XII" режиссера Аскара Голимова в рамках проекта "Голоса страны"

Одинокий голос Солженицына был презрительно осмеян. Выдающаяся деревенская проза маркирована как черносотенная. Национальное и архаичное были тесно перевязаны между собой. В итоге сегодня невозможно представить, что нижеследующий текст написан Дягилевым: "…все наше искусство до сих пор было затуманено влиянием Запада, Запад казался далеким обольстительным краем, где развивалось неизведанное и гигантское искусство, и русские художники ловили каждую крупицу и стремились делать "как там". Им совершенно некогда было думать о самих себе. Гордости не было в них, и в этом было их несчастье". Куда там. Попробуй лет десять назад русский европоцентричный деятель искусства вдруг порассуждать о русскости в искусстве, о национальном — он стал бы предметом презрительного фырканья и был бы обвинен как минимум в "умильности", а то и хуже — в работе на "русский фашизм".

Несчастный Достоевский, посмевший сам и через своих героев сформулировать оригинальнейшую и, по сути, совершенно космополитичную идею всемирности русской души, давно в этом контексте именован талантливым, но трусливым мракобесом, заключившим позорную сделку с "кровавым царским режимом". "Скифы" Блока маркированы как результат наркотического опьянения. А стихи на независимость Украины Бродского обсуждаются как досадная шовинистическая ошибка русского гения — мол, в принципе-то великий, но вот тут конкретно — м…к.

© Фотохост-агентство РИА Новости

Перейти в медиабанк

Народный артист России Иван Агапов в роли шахтера Сергея Айгорова из Сатки в моноспектакле "За белым камнем" режиссера Ивана Миневцева в рамках проекта "Голоса страны"

И все же главная причина осознанного или неосознанного вытеснения национального на периферию, наверное, заключалась в том, что национальное слишком тесно в русском сознании связано с мессианством. С неприручаемой и неподвластной деньгам или холодному рацио энергией. Национальное и религиозное здесь, в России, — кровные братья. И русское сознание, как никакое другое европейское сознание, сохранило в себе эти черты: фатализм и жертвенность как повседневную философию, непафосную готовность к лишениям и особую иерархию ценностей.

Человеку светскому, и тем более позднесоветскому, взаимодействовать с этим было почти невозможно, невыносимо. Только осмеяние. Впрочем, смеяться было над чем. Русскость слишком часто поднималась на щит невежественными и оголтелыми графоманами, чьи речи и мысли отбивали всякое желание погружаться в рассуждения о самости родной культуры, чьи идеи очевидно переходили в зону махрового национализма. Между тем говорить о русской душе не только можно — нужно. Потому что она есть. Этого нельзя не видеть. Не слышать. Не чувствовать.

© Фотохост-агентство РИА Новости

Перейти в медиабанк

Заслуженная артистка России Наталья Щукина в роли учительницы рисования Нины Кислиной из Саратова в моноспектакле "Нина" режиссера Алексея Кокорина в рамках проекта "Голоса страны"

Глядя на спектакли нашего цикла, на наших героев, я вдруг понял, что, может быть, одним из самых важных элементов особого русского кода является отношение наших людей к центральному понятию современной западной цивилизации. Это понятие комфорта. Для русских — заимствование, вроде бы имеющее в нашем языке аналог в виде слова "удобство". Но "удобно" не значит "комфортно". Удобно — это когда физически ничего не мешает. "Удобное сиденье", например. Комфортность же — это когда физическое удобство переходит в психическое успокоение. "Тебе комфортно?" — вопрос о психофизическом удобстве. "Комфортный человек" — можно сказать. А "удобный человек" — нет. То есть можно, но в этом какая-то гадливая нотка возникает. В русском языке есть понятие "уют". Уют важнее комфорта, потому как комфорт — понятие физическое, а уют — душевное. Русский человек любит уют. А комфорт вызывает у него чувство тревоги, тоски, остановки. Русский человек — степной человек. И без движения не мыслит бытия. Вот вам парадокс о русском человеке: в счастье он предчувствует смерть. В успокоении — небытие. В радости — горе.

Русская цивилизация всегда была цивилизацией непокоя. Она не только не пыталась спеть обывателю колыбельную, но и бесконечно тормошила его, требовала от него рефлексии большого пути. Она не обладала рецептом счастья, не знала входа в Шамбалу, не ведала успокоительных и балансирующих психику практик, не давала приют и мир мятущемуся духу. Как восточные религии практиковали покой, так русская цивилизация "практиковала" непокой. И Родину русские мыслили всегда как родного человека. Мать-земля. Земля, пропитанная кровью и потом предков. Родная земля. Она остается такой, как бы ни называлась.

Я думал об этом, глядя на наших героев. Все они — о непокое. О поиске. О бескорыстности. О том, что счастье — не в комфорте. А в чем-то ином. И это иное, иноческое — оно присутствует в них.

"Голоса страны" — это цикл спектаклей. И в то же время один большой спектакль. О стране, о людях страны. Это русское многоголосие. Сложное, сотканное из индивидуальных голосов невероятных личностей, живущих рядом с нами. Давайте заметим их. Давайте увидим, какие прекрасные люди нас окружают. Давайте восхитимся ими. Они достойны этого.