Сергей Рябков: у Москвы нет контактов с командой Трампа

Москва в настоящее время не поддерживает никаких контактов с командой Дональда Трампа, однако идет активная работа над созданием конструктивной повестки дня во взаимоотношениях двух стран. О том, что может помешать нормализации американо-российского диалога при новой администрации США, замглавы МИД РФ Сергей Рябков рассказал в интервью РИА Новости.

Москва в настоящее время не поддерживает никаких контактов с командой избранного президента США Дональда Трампа, однако идет активная работа над созданием конструктивной повестки дня во взаимоотношениях двух стран. Замглавы МИД РФ Сергей Рябков уверен, что к первой встрече президента РФ Владимира Путина и Трампа будет проведена надлежащая подготовка и с самого первого момента разговор будет касаться содержательной стороны наших отношений. Об этом, а также о том, что может помешать нормализации американо-российского диалога при новой администрации США, высокопоставленный дипломат рассказал в интервью специальному корреспонденту РИА Новости Татьяне Калмыковой.

— После трехсторонней встречи России, Ирана и Турции состоялся разговор Лаврова и Керри. Высказывает ли Вашингтон желание присоединиться к достигнутым договоренностям? Возможно ли вообще урегулирование в Сирии без США?

— Министр и госсекретарь эту тему обсуждали. Мы не делаем секрета из содержания договоренностей. Итоговый документ, заявление говорят само за себя. Все необходимые понимания достигнуты, и мы рассчитываем, что итог работы станет реальным вкладом в нормализацию обстановки. Конечно, вы правы, что без США решать многие вопросы не получается, это правда. Но в данном конкретном случае, к сожалению, Вашингтон раз за разом демонстрировал неспособность обеспечить выполнение ключевых элементов того, что принято называть домашней работой. Домашняя работа Вашингтона на протяжении долгого времени сводилась прежде всего к размежеванию террористов от умеренных. В итоге это размежевание проведено по факту усилиями российских и сирийских военных.

Конечно, это разочарование для Вашингтона. То же самое можно сказать о целом ряде других вопросов, включая и политический процесс, который мог бы возобновиться гораздо раньше, чем объявление де Мистуры, указывающее на 8 февраля в качестве соответствующей даты. Здесь, конечно, позиция США могла бы быть более активной. Мы видели на протяжении последнего времени, что не без участия американских представителей очень пассивную, вплоть до деструктивной, линию проводили некоторые ооновские гуманитарщики. При этом шли спекуляции, что Россия либо вовсе не оказывает гумпомощь, либо делает это в недостаточных объемах, что иначе как откровенным, осознанным и преднамеренным передергиванием фактов назвать нельзя. Все как раз обстояло с точностью наоборот. Список этих недоработок или отклонений от общих пониманий со стороны США можно продолжать. Понятно, что в этой ситуации возникла потребность найти формы работы с теми, кто в состоянии реально повлиять на ситуацию на земле и все-таки помочь выйти из нынешнего положения. Это, собственно, и происходит. Поэтому встреча с коллегами из Турции и Ирана была крайне своевременной. Но если Соединенные Штаты на нынешнем отрезке готовы двигаться в русле успокоения, в русле облегчения гуманитарной ситуации, недопущения новых эксцессов с перенацеливанием террористов с одной цели на другую, их перенаправлением из одного региона на другой и так далее, чем, по нашему мнению, грешат американские коллеги, то возможности для взаимодействия есть. Но во вчерашнем разговоре министр и госсекретарь обсуждали и многие другие темы: и ближневосточное урегулирование, и ситуацию вокруг Совместного всеобъемлющего плана действий Ирана и "шестерки", и некоторые другие. То есть разговор был более широкий и не сводился только к Сирии.

— Очевидно, что такое наше сотрудничество с Ираном и Турцией не всех радует на Западе. Не было ли каких-то попыток вмешаться в эту работу и сорвать договоренности?

— Мне об этом неизвестно. Я могу представить себе с учетом понимания того, какую позицию какая страна занимает и какую линию она проводит, что не все в договоренностях некоторым и в США, и в Евросоюзе могло понравиться. Но жизнь есть жизнь, и с этим придется смириться и исходить из того, что такова новая реальность.

— В совместном заявлении были отмечены такие базовые принципы, как суверенитет, территориальная целостность Сирии. Что нового для сирийского урегулирования такие договоренности могут привнести? Не является ли это повтором уже ранее принятых резолюций СБ ООН?

— Во-первых, если сравнить тексты, о которых вы говорите, вы увидите, что заявление РФ-Турции-Ирана вбирает в себя и воплощает в своем языке развитие последнего времени. Мы не можем не подтверждать базовые принципы урегулирования, это действительно так, но там есть конкретика, отражающая изменения, произошедшие в ситуации. Это очень важно. Мы действуем очень последовательно. Мы никогда не допускаем того, чтобы новое решение перечеркивало или отменяло предыдущие. Наоборот, мы напоминаем всем, и прежде всего американцам, что есть база, начиная от женевского коммюнике 30 июня 2012 года и заканчивая серией резолюций Совета Безопасности ООН, включая резолюцию 2254 и так далее. Но, естественно, развитие происходит, и в какой-то момент есть необходимость обобщить его, закрепить в документе. Вы вспомните состав группы: это Турция, Иран и Россия. Еще какое-то время назад в этом треугольнике составление общего текста, единого и приемлемого для всех по сирийским делам, было трудно представимым, тем не менее мы пришли к этому. Это важно, потому что отражает общий взгляд столиц, которые изначально руководствовались довольно несовпадающими, скажем мягко, подходами к этой проблеме.

— Нет никакой скрытой повестки у России, Ирана и Турции по Сирии?

— Единственная повестка, которая существует и может существовать для нас и, я надеюсь, Турция и Иран это разделяют, — это нахождение путей к стабилизации, улучшению гуманитарной обстановки, к недопущению новых осложнений и новых страданий для жителей этой страны. Я не просто надеюсь, я вижу, что этот базовый, стартовый подход разделяется, причем не декларативно, а на практике и Тегераном, и Анкарой. Разумеется, мы его придерживаемся очень последовательно с самого начала. Это важно само по себе. Но какая тут может быть скрытая повестка дня? Мы говорим об этой ситуации ежедневно и никогда не отклоняемся от того, что целью является ликвидация террористической угрозы и создание условий, когда сами сирийцы могли бы определить будущее своего государства. Это звучит просто, но добиться этого крайне сложно. Тем не менее альтернативы нет. Другой повестки дня не существует. Ее просто не может быть по определению.

— Правильно я понимаю, что вопрос о судьбе президента Сирии Башара Асада остался за скобками?

— Эта тема сейчас неактуальна совершенно. Нужно сосредоточиться на том, что перед нами. А перед нами — Алеппо, Пальмира, ситуация с гумпомощью, вопросы, связанные с возобновлением политпроцесса. Сюжет, о котором вы говорите, не обсуждается на данный момент, есть более неотложные вещи.

— Переходя к теме новой администрации США, готовим ли мы какие-то предложения или же мы ждем, что они нам что-то предложат?

— Нет, ждать и находиться в режиме восприятия импульсов извне – это вообще не в практике нашей дипломатии и это не соответствует тому активному внешнеполитическому курсу, который проводится российской стороной. Президент и министр нас настраивают на то, чтобы мы смотрели вперед. Понятно, что в современном мире многое трудно поддается прогнозированию. Мы с вами являемся свидетелями, наверное, наиболее бурного периода за много десятилетий, когда настолько сложные процессы переплелись и проявление противоречивых и сталкивающихся интересов приобретает временами крайне острые формы и с трудом поддаются анализу. Но это общая постановка вопроса. Практическая сторона этого дела сводится к тому, что мы, конечно, активно работаем над тем, что может составить конструктивную повестку дня наших отношений после прихода новой администрации.

Три момента здесь надо указать с самого начала в качестве известных ограничителей или факторов, которые затрудняют такую работу. Они очень серьезны, их нельзя недооценивать. Первое – это то, что за последние несколько лет не без прямого участия администрации Обамы в американском политическом классе, в американских структурах, отвечающих за внешнюю политику или влияющих на принятие решений в этой сфере, накопился огромный антироссийский заряд. Это такая негативная, деструктивная энергия, которой мы не видели очень давно. Это не какой-то воздушный шар, который можно просто проколоть или открыть вентиль и сбросить давление. К сожалению, это такая ядовитая субстанция, которая пронизала буквально все звенья американского госаппарата и звенья государственной машины, влияющей на принятие решений. Провести санацию этого всего будет крайне трудно, и это будет сказываться. Это первый ограничитель.

Второе, о чем я должен сказать, у нас на протяжении многих лет сформировалась четкое понимание того, что американцы никогда не сотрудничают, независимо от того, какую партию представляет президент или кто в большинстве в палатах Конгресса, если это строго не соответствует американским интересам. И мы тоже не взаимодействуем ни с кем, если это строго и четко не соответствует российским интересам. Поэтому на стыке этих двух императивов найти точки или плоскости, где сотрудничество будет реально и по-настоящему взаимовыгодно, не так-то просто. Хотя это не невозможно. Такие вопросы есть и в политической сфере, и в сфере контроля над вооружениями и нераспространением оружия массового уничтожения, и по региональным темам, также и по экономике. Я уже не говорю про контртерроризм, о котором сам Трамп неоднократно высказывался в качестве приоритета номер один. Здесь естественным образом возникает поле для взаимодействия, на которое, как мы надеемся, Москва и Вашингтон выйдут.

Но опять об ограничениях. Третье ограничение – это неполнота нашего понимания того, в чем будут состоять элементы американского внешнеполитического курса и конкретно политики на российском направлении после прихода новой администрации. Это связано во многом с фрагментарностью, отрывочностью заявлений, с которыми выступали политики и эксперты, которых принято считать входившими или входящими в окружение Трампа или возможно готовыми к тому, чтобы войти в состав следующей администрации. Ведь, помимо членов кабинета, предстоят замены на других должностях – на должностях замов и так далее. Мало информации и сведений. Это тоже потребует определенного усилия с обеих сторон, чтобы это для себя уяснить. Мы времени совершенно не теряем, свою работу проводим. Мы надеемся, что с той стороны эта работа будет проведена в сжатые сроки и мы сумеем после нынешнего абсолютно безнадежного, с точки зрения содержания, курса, проводимого уходящей администрацией, выработать что-то более разумное и взаимоприемлемое.

— А каким может быть первый шаг? С чего мы можем начать восстановление наших отношений?

— Мы посмотрим, как пройдет период утверждения членов новой администрации на руководящих постах. Дипломатические каналы всегда открыты. Это на уровне переписки, на уровне электронных сообщений, звонков. Никаких проблем с точки зрения коммуникации здесь нет. Вопрос исключительно сводится к содержательной части. Когда знакомишься с девушкой, иногда думаешь, какое слово сказать и чем поразить, вот здесь такой нет проблемы.

— Может ли этим содержательным шагом быть, допустим, возобновление работы президентской комиссии?

— До этого, во-первых, далеко. Во-вторых, мы не знаем, какие будут предпочтения у следующей администрации относительно организационных форм. Вы помните, что сама по себе президентская комиссия возникла уже с учетом определенного опыта. До президентской комиссии, существовавшей в период так называемой перезагрузки, была комиссия "Гор-Черномырдин", были другие форматы. Работа шла по разным алгоритмам. И для своего времени каждый алгоритм был подходящим. "Гор-Черномырдин" — это большие пленарные заседания, а затем заседания рабочих групп, затем доклады групп на "пленарках". Это классика работы любой межправкомиссии.

Президентская комиссия в последующем функционировала на более гибкой сетевой основе, когда координаторами выступали министр иностранных дел РФ и госсекретарь США, им готовили доклады группы. Интенсивность заседаний, встреч и вообще взаимодействия в группах была разной, а министры затем проводили оценку и выносили соответствующие суждения и рекомендации на рассмотрение президентов. Могут быть и другие схемы. Мы ничего не предопределяем. Но по большому счету весь этот опыт составляет позитивное наследие российско-американских отношений. Опыт просто нельзя перечеркнуть, как бы это ни хотелось тем сегодня в Вашингтоне, кто упоенно продолжает расширять санкции и кроме слова "санкции" не видит ничего в контексте России. Такое дипломатическое уравнение "Россия равно санкции" в головах у этих людей. Мне кажется, это предельно примитивное мышление, люди сами себя унижают тем, что не могут понять элементарную вещь: санкции не дают искомого для них результата. В итоге тем, кто придет к ним на смену, эти завалы придется разгребать еще дольше.

— Может быть, они как раз намеренно это и делают, чтобы пришлось дольше разбирать завалы уже Трампу?

— Но это — вредить своей собственной стране. Это не нам, не России, они вредят такой политикой, а США.

— Говоря о встрече лидеров России и США, какой мы ее видим? Будет ли это встреча на полях саммита, в третьей стране или же обмен визитами?

— Президентам решать. Это их в полном смысле слова прерогатива. Мы можем высказывать какие-то соображения, но они могут быть учтены, а могут и не быть учтены. Все те варианты, о которых вы сказали, конечно, возможны. Я не отказываюсь от своих слов, что в диапазоне 2017 года встреча на высшем уровне между нашими странами реальна. Было бы странно и непонятно, если бы в этом временном диапазоне она не состоялась. Но я уверен, что к моменту встречи с обеих сторон будет проведена надлежащая подготовка, в том числе и по содержательному наполнению, по повестке дня. Это не будет встреча как только исключительно медийное событие. Я уверен, что с самого первого момента разговор пойдет на глубину и он будет касаться содержательной стороны наших отношений.

— Западные СМИ, освещая фигуру будущего госсекретаря США Рекса Тиллерсона, сконцентрировались на его связях с Россией, Путиным. Сейчас с командой будущего госсекретаря выстраиваются какие-то контакты?

— Я не устаю удивляться каждый день тому, как в США любой аспект, связанный с Россией, препарируется, выворачивается наизнанку, преподносится в негативе. Казалось бы, США должны быть заинтересованы в том, чтобы выстраивать партнерство со всеми странами, тем более со значимыми странами, крупными, влиятельным государствами, но по России этого не происходит. Конечно, и этого никто не скрывает, у будущего госсекретаря есть опыт работы с партнерами по бизнесу в России. Он имел возможность соприкоснуться с нашими здешними реалиями, в том числе и в период, когда разрабатывались конкретные совместные проекты, и так далее. Я, разумеется, не могу давать каких-либо оценок или характеристик, но я просто надеюсь по-человечески, что этот опыт поможет ему найти правильную волну и тональность в дальнейших контактах. Хотя, разумеется, вопросы, которыми ему придется заниматься, в том числе и на российском направлении, радикально отличаются от всего того, что он видел и в чем участвовал. Это большие проекты, это и "Сахалин-1" и многие другие.

— Но пока у нас с командой Трампа нет никаких контактов?

— Контактов с командой Трампа нет. Я это вновь подтверждаю. В американских ведомствах работают так называемые переходные группы. Все сигналы направлены. Нет оснований сейчас до момента, когда произойдет инаугурация и пройдут назначения на ключевые должности, торопить события. В общем-то, времени осталось совсем немного. Здесь такой "чрезвычайщины" я совершенно не вижу.

— NBC со ссылкой на высокопоставленный источник сообщило, что Обама в октябре воспользовался "горячей линией" между Москвой и Вашингтоном, чтобы предупредить Россию о последствиях якобы имевшего место вмешательства в предвыборную кампанию в Соединенных Штатах. Можете ли вы это подтвердить?

— Нет, я это не подтверждаю. Когда президенты России и США говорили, они, как правило, пользовались закрытой связью или, как ее еще называют, "горячей линией". Об этом вчера сказал пресс-секретарь нашего президента. Конкретно в октябре Москва и Вашингтон на другом уровне обсуждали тему преступлений в киберпространстве. Я не собираюсь вдаваться в подробности, я просто поясняю ситуацию.

— Не планируется ли встреча Керри и Лаврова в ближайшее время?

— Я, как и всегда с оговоркой, что это решение руководителей, могу на данном этапе сказать, что проработку такой встречи сейчас мы не ведем. Будем надеяться, что ничего не произойдет экстренного в мире, что вновь поменяет все планы. К сожалению, ситуация крайне зыбкая во многих отношениях, многое приходится делать буквально с колес, но пока таких планов нет.